Читать книгу - "Суд офицерской чести - Александр Кердан"

– Да что мы всё про награды, не это главное, – сказал Виктор, поднимая кружку. – Главное, чтоб Саня живым вернулся. И все наши ребята, которые там сейчас!

…Время разметало участников того памятного застолья. Где сейчас майор и Виктор – не знаю.

Сашка Горбенко в Афганистане через месяц после замены подорвался на мине. В его группе был ранен сапер – он вызвался идти первым по неразведанной дороге. Знал, что рискует. Но, очевидно, не мог поступить иначе.

Мина была итальянская, противопехотная. Сашке оторвало левую стопу. Шесть часов по жаре солдаты несли его на руках до ближайшего медпункта. Там сказали: нужно госпитализировать. Вызвали вертолет. Пока доставили в госпиталь, началась гангрена.

Более десяти операций перенёс мой друг. От левой ноги практически ничего не осталось.

Можно было бы скиснуть – инвалид, никому не нужен…

Горбенко заказал протез, заново научился ходить. Написал рапорт министру обороны с просьбой оставить в Вооруженных Силах.

Сейчас он служит в одном из военкоматов, работает с призывной молодежью…

В 1989 году Советское правительство приняло решение о выводе наших войск из ДРА. Солдаты возвратились домой. Но у меня всё не проходит чувство вины перед теми, кого опалил своим свинцовым дыханием «афганец». Я постоянно испытываю это чувство. Значит, ветер «необъявленной» войны дотянулся и до меня.

Акт второй

Краском. Дотянулся до меня один следователь в тридцать седьмом… Напиши, говорит, на своего комбрига, что он – враг народа, изменник Родины, агент мирового империализма…

Афганец. И ты написал?

Краском. Написал…

Афганец. Как ты мог? Ты же с ним войну прошёл, смерти в глаза смотрел?

Краском. Мне сказали, что так жизнь комбригу сохраню. А не напишу – и его, и меня в расход.

Военспец. А разве вышло иначе?

Краском. Мне о том неведомо…

Пауза.

Первый офицер (задумчиво). Времена меняются, а проблемы остаются…

Второй офицер. Это точно. И сейчас стоит кому-то оказаться неудобным, найдут способ как избавиться.

Неизвестный. Или по сокращению штатов, или через суд чести!

Фин. Раньше хоть институт отставки в армии существовал…

Третий офицер. Он и сейчас существует.

Фин. Существует, да не такой. В царской армии, скажем, служба не пошла, повздорил с начальником или семейное положение вынуждает, офицер уходил в отставку и находился в ней, словно в долгосрочном резерве. Если надо Отечеству или сам отставной желание послужить изъявит, его снова призывали на действительную службу. Так я говорю, майор Теплов?

Майор Теплов. Совершенно верно.

Доктор. Нет, у нас о человеке не думают. Вот, например, идёт сокращение армии. По логике и здравому смыслу сокращать надо в первую очередь тех, кто не горит желанием погоны носить.

Автор. Так у нас и сокращают. Даже приказ министра есть!

Доктор. Приказы для того и издаются, чтобы их кто-то нарушал. Знаешь ведь принцип: сокращать – так полками, увольнять – так с треском!

Автор. А как же индивидуальный подход, демократизация отношений?

Второй офицер. Смотрите! Демократизации в армии захотел! У нас на все случаи жизни есть один демократичный документ – Устав! Слышал про такой?

Автор. Слышал, конечно. Но я – о соблюдении элементарных человеческих прав, о социальной защищённости офицера!

Фин. О каких правах ты говоришь? Если говорить по большому счёту, то мы лишены даже права на свободную перемену профессии. Система не предполагает добровольного выхода из неё. Связавший с армией судьбу человек становится в какой-то мере её пленником!

Военспец. Все мы – пленники. Пленники чести. И солдат, и генерал…

Афганец. Ну, некоторые наши генералы себя пленниками чести вовсе не считают. А те, кто пониже, на них равняются. Может, потому и пословица появилась: «Какой солдат не мечтает стать генералом»?

Полтак

КАКОЙ СОЛДАТ НЕ МЕЧТАЕТ СТАТЬ ГЕНЕРАЛОМ? А то и маршалом… И уж если не маршалом, не генералом, то хотя бы командиром отделения. Но обязательно – командиром!

Вы не задавали себе вопрос – почему?

Наверное, есть что-то гордое, значительное даже в самом слове – командир.

Как-то был свидетелем такой сценки. Двое мальчишек вцепились друг в друга с криками: «Я буду командиром!» – «Нет, я!»

Разнял их и подумал: в армии драться за право командовать не надо. Командиров в армии назначают. Назначают, как полномочных представителей государства, которым доверена защита страны, дано право – посылать солдат на смерть. Это очень ответственно – знать, что твой подчинённый рискует собой, выполняя приказ. Легче самому шагнуть навстречу опасности… Но нельзя. Ты должен думать, вести к победе. Наверное, поэтому командиры седеют рано.

Но это в бою. А если не война? Если армия живёт размеренными учебными буднями?

Командир и в мирные дни остаётся командиром и отвечает за всё.

В первый раз эту формулу я услышал от командира роты капитана Сергеева Павла Семёновича. К нему после окончания военного училища я прибыл заместителем по политической части. Оглядев меня – юного, в новенькой форме, Сергеев сказал: «Ну что, комиссар, будем работать вместе». И тут же добавил: «Понял так».

Потом я узнал, что это его любимая присказка. О чём бы ни говорил, он всегда вставлял свое «понял так», причём скороговоркой: «полтак». За что и получил прозвище.

Полтак был невысокого роста, с живым, подвижным лицом, с добрыми, усталыми глазами. По возрасту он и солдатам, и мне – в отцы годился.

Часто говорят: офицер хорош, если есть в нём военная косточка. Во всей манере Полтака было что-то от сельского учителя, домашнее, располагающее. И командовал он так, словно извинялся, что должен приказывать, а не просить…

Военное училище он закончил экстерном, а перед этим служил срочную и сверхсрочную. Учился на курсах. Командовал взводом, несколько лет был замполитом роты. «Командир роты – мой потолок», – любил говорить он. И не было в ротном хозяйстве такого вопроса, который бы он не мог решить.

Первоосновой всего считал Полтак знание людей. О каждом солдате он мог рассказывать часами. Остроте и точности его наблюдений позавидовал бы любой психолог. Командир знал, сколько собрано хлопка на родине у рядового Шайтанова, как учится братишка у младшего сержанта Кузнецова, знал о том, что не выписывают дрова для матери ефрейтора Черножукова… Знал не через каких-то шептунов – терпеть этого не мог! Знал, потому что шли к нему за советом, за помощью. Верили – командир поможет.