Читать книгу - "Белый ворон Одина - Роберт Лоу"

Не знаю, сколько все продолжалось, но только я с удивлением заметил, что свет вокруг начал меркнуть — будто преждевременно наступили зимние сумерки. Крики тоже стали тише. Нет, они не исчезли совсем, но как-то отодвинулись… словно бы спрятались за воем ветра. Всадники превратились в неясные размытые фигуры, которые едва двигались в снежном вихре. Я понял, что сознание покидает меня. Усилием воли я заставил себя встать на четвереньки. И как раз вовремя, потому что в ту самую минуту один из всадников вырвался из снежной круговерти и устремился на меня. Я успел заметить занесенную для удара кривую саблю, и в следующий миг удар обрушился на меня. По счастью, он угодил в котомку, которую я по-прежнему сжимал в руках. Один удар сердца, и всадник с ликующим воплем умчался прочь. А я снова упал навзничь, едва не выпустив из рук свою добычу. Нападавший развернул коня, чтобы вернуться и добить меня.

Но тут рядом объявился Торкель. Он с ревом выскочил из снежной пелены, размахивая своим мечом. Ему удалось выбить всадника из седла, и обезумев от страха и ярости, он продолжал наносить ему один удар за другим. К сожалению, добрая половина из этих ударов пропала втуне, поскольку Торкель не только рубил, но и колотил мечом плашмя. Тем не менее его действия подарили мне несколько секунд, которые и спасли мою жизнь.

— Сюда, ярл Орм, — прокричал Олав, дергая меня за штанину. — Лезь внутрь.

Теперь я увидел, для чего он рыл снег. Под свалившейся телегой образовалось нечто вроде прохода — в точности, как двери у исландских землянок, — и ход этот вел внутрь, под телегу. Торкель тоже это увидел и двинулся ко мне. Стрелы торчали из него во все стороны, но, очевидно, не причиняли ощутимого вреда.

Только я успел подивиться такому чуду, как дело коренным образом изменилось. С Торкелем всегда так: в решающий миг удача отворачивается от него. Он был уже в трех шагах от меня, когда прилетела очередная — и последняя — стрела. Она вошла ровнехонько в левый глаз Торкеля и вышла чуть пониже правого уха, извергнув целый фонтан темной крови и раздробленных костей. Мой бывший побратим со стоном упал, привычно кляня злую судьбу.

Я не стал терять времени. Опустившись на четвереньки, я лихорадочно протискивался в выкопанный Олавом ход. Это было нелегко. Я чувствовал, что еще немного, и окружавшие меня сумерки превратятся в глухую ночь. Положение спас Воронья Кость, который умудрился-таки втащить меня под телегу. Некоторое время я лежал молча, лишь сбитое дыхание с хрипом вырывалось из груди. Злобно завывал ветер, в стены нашего хлипкого убежища колотилась разгулявшаяся пурга, отчего вся телега скрипела и сотрясалась.

Сил разговаривать не было. Я, похоже, ненадолго заснул… или, скорее всего, просто потерял сознание. Очнувшись, обнаружил, что Олав даром времени не тратил. Он подтащил три мешка и загородил вход в наше временное жилище. Один из мешков порвался, и из него просыпалось зерно. Ветер по-прежнему кидал снег в щели между досками, но задувать стало ощутимо меньше. Из этого я сделал вывод, что снаружи намело изрядные сугробы.

— Ну, что ж, — сказал я. — Зерно у нас есть, вода тоже — вон снегу сколько навалило. Если б удалось развести огонь, можно было бы испечь лепешки.

— Ну да, — ухмыльнулся Олав. — А если б к этим лепешкам добавить еще и мясо с подливкой, то получился бы пир горой. Да ладно… У нас есть черствый хлеб и остатки сушеного мяса. Так что с голоду не помрем, пересидим метель. Как думаешь, ярл Орм, долго она продлится?

Я неопределенно пожал плечами. По правде говоря, я и сам не знал, но признаваться не хотелось. В конце концов, Олав — при всех его необычных способностях — всего-навсего девятилетний мальчишка. Не стоит пугать ребенка, и так у него голос дрожит.

Я почувствовал жажду и пожевал немного снега. Еще одну снежную лепешку я приложил к больной ноге, надеясь, что ушиб окажется не слишком плохим. Проклятый Мартин — лягается, как строптивый мул. Ну, ничего, он, по крайней мере потерял свой башмак. В такую погоду ему тоже придется несладко. Надеюсь, он подохнет медленной и болезненной смертью, отморозив себе ту самую ногу, которой пнул меня.

Тут я вспомнил еще кое о чем. Котомка монаха — надо бы исследовать ее содержимое. Я подтащил к себе мешок, который сильно пострадал от удара мечом. Внутри лежал какой-то сверток, завернутый в грязный вадмаль. Ткань тоже превратилась в обрывки, и я попросту отбросил ее. Глазам моим предстало… Ха, я был почти уверен, что увижу обломок Святого Копья, за которым охотился монах. Но нет — внутри лежал мой собственный рунный меч. Очевидно, Мартин прихватил его, надеясь продать Свенельду все разом — и меня, и мой меч, служащий ключом к сокровищам Аттилы.

И я в очередной раз подивился причудливости замыслов Одина, который таким невероятным путем вернул мне мою собственность.

— Тот самый меч, который ты добыл в гробнице Атли? — спросил Воронья Кость, во все глаза глядевший на оружие.

Я повертел меч в руке, любуясь великолепной рукоятью и вырезанными на ней рунами. Даже при здешнем скудном освещении лезвие блестело, словно смазанное маслом. По всей его длине змеился затейливый узор — недаром меч назывался рунным.

— Он волшебный? — Олав протянул палец, чтобы коснуться клинка, но затем передумал и быстро отдернул руку.

Мальчик безмолвно наблюдал, как я снова заматываю клинок в тряпку. Без него, без моего рунного меча, стало даже как-то темнее в нашем убежище.

Потом мы долго сидели молча, прислушиваясь к завыванию ветра. Метель, похоже, и не думала утихать. В щели меж досок задувало, под стенками уже изрядно намело снегу. Голова моя все так же болела, но даже сквозь боль и дурноту я слышал, как мальчишка клацает зубами.

— Придвинься ближе, — сказал я. — Ты совсем замерз.

Олав не шелохнулся. Помолчав какое-то время, он выдавил из себя:

— Я описался… тогда, во время боя.

Видно было, что признание далось ему нелегко. Мальчишка, что с него возьмешь! Больше всего на свете он боится выглядеть трусом.

— Это не важно, — сказал я. — Но если сейчас ты не придвинешься, больше тебе вообще не придется писать.

Я почувствовал, как Олав переполз в темноте и устроился у меня под боком. Я обнял мальчика, накинув на него свой плащ. Так мы и сидели — обнявшись, одаривая друг друга тем малым количеством тепла, которое еще сохраняли наши тела. Постепенно воздух в замкнутом пространстве начал прогреваться. То есть нам по-прежнему было холодно, но я видел, что иней на бортиках телеги растаял, а затем вновь начал кристаллизоваться в странные, непонятные узоры.

Я ощущал слабый запах мочи, который исходил от мальчишки, а также горячие волны стыда с маленькой ледяной струйкой страха. Но все это было несущественно, главное, мы худо-бедно согревали друг друга.

В какой-то момент я почувствовал, что проваливаюсь в сон, и усилием воли заставил себя поднять отяжелевшие веки. Любой северянин знает: спать на морозе нельзя, ибо смерть, как известно, коварно подкрадывается во сне.