Читать книгу - "Морские нищие - Арт. Феличе"

— Какое уж теперь ткачество! — мрачно сказал забияка-шутник Антуан. — Да и мастер мой сбежал неведомо куда, как только услышал про Альбу. Своего же собственного станка у меня никогда и не было.

И они направились к берегам Шельды, где, по их сведениям, бродили в чаще лесов, около Оденарде, отряды лесных гёзов. Страна была наводнена не только беженцами, но и шпионами. Не так давно слесарь Пьер Корнайль собрал где-то южнее трехтысячный отряд из крестьян, бывших студентов и безработных солдат, вооружил их вилами, мушкетами и алебардами. Другой знаменитый проповедник, Датен из Антверпена, также возглавил немало вооруженных людей в западной Фландрии.

И чем же все это кончилось?.. После отчаянных схваток с испанскими наемниками их разгромили, а шпионы, выследив многих, выдали испанцам.

Пьер Корнайль, однако, каким-то чудом, говорили, избежал этой участи и продолжает где-то проповедовать и призывать к сопротивлению. Отряды снова вооружаются и стягиваются в тайных лесных убежищах.

Беглецы проходили мимо вытоптанных конницей полей и вымершего селения. Половина домов еще чернела недавними пожарищами. Дождь, точно нарочно, не смыл следов зверских расправ.

— Это уж в четвертый раз… — едва слышно объяснял им тощий старик в лохмотьях, гревшийся на солнце возле сожженной колокольни. — Первый раз, помню, два года назад, когда верующие очищали церкви от идолов. Но, видит бог, ничего не сожгли тогда и никого не убили. А потом… — Он безнадежно махнул иссохшей рукой. — Нуаркарм какой-то или еще кто-то из этих… королевских… спалил вот колокольню с живыми людьми. Завалили вход, а кругом стен — хворостом, сеном забросали… и зажгли… А люди внутри кричали… Пламя — до самого шпиля… Кто выбрасывался, — подхватывали на пики. А остальные так и сгорели все до одного…

Старик замолчал.

Альбрехт протянул старику кусок хлеба. Тот сначала точно не понял, что ему дали, потом благодарно закивал головой.

— А третий… — начал он и оглянулся вокруг, — недавно…

С трудом поднявшись, старик зашел за колокольню и поманил обоих. Он подвел их к нескольким обуглившимся деревьям и показал на остов небольшого дома с остатками черепичной крыши и разбитыми, сорванными с петель когда-то зелеными ставнями.

— А это уж наши — в отместку за сожженных на колокольне. Пришли ночью вон из-за тех лесов с топорами, баграми, вилами, побили окна, двери, стены, полы, — все подряд… и нашли…

— Кого нашли?.. — Альбрехт и Антуан ближе подошли к старику.

— Кого? Аббата нашего. Он ведь и донес на тех, кто был в колокольне… Пришли и свершили… божий суд над служителем сатаны. Вон и веревка еще болтается…

Альбрехт и Антуан разом подняли головы. Над ними слегка раскачивались обрывки веревок.

— Да ведь тут их двадцать, не меньше, — попробовал сосчитать Антуан.

— Вон та, самая верхняя, — там аббат… — пояснил старик. — А пониже — лесные братья. Другие разбежались…

Путники разобрались наконец в недавней трагедии. Лесные гёзы пришли в местечко, чтобы наказать предателя — католического священника, выдавшего местных крестьян-иконоборцев, и сами на обратном пути из Валансьена стали жертвой королевской карательной экспедиции Нуаркарма.

— Да сохранит вас обоих Господь на пользу правого дела! — сказал на прощанье старик. — Мне уж не увидеть светлых дней, а вы — люди молодые, может, и доживете до них.

Они добрались до отряда лесных гёзов в жаркий полдень на третий день после встречи со стариком. Их неожиданно схватили выскочившие из придорожного кустарника дозорные, скрутили обоим за спиной руки и отвели по извилистым лесным тропинкам в глубокий мрачный овраг-тайник, к своему начальнику. Там им учинили допрос: кто такие, зачем и куда шли в такое тревожное для страны время?

Оба не ожидали такого враждебного приема и не на шутку обозлились.

— А где у вас тут плаха и дыба? — спросил, стиснув зубы, Альбрехт.

— Ды-ыба?.. — грубо переспросил, подняв щетинистые брови, рыжебородый командир отряда. — Зачем тебе понадобилась дыба?

— А у нас в Брюсселе теперь испанская мода: на дыбу и плаху, — дерзко ответил студент. — Как же без них я докажу, что мы шли к вам доброй волей, чтобы делить с вами и удачу и беды, пищу, кров и бои?..

— Бои? — презрительно повторил рыжебородый. — О каких это ты боях говоришь, храбрец?

Альбрехт рванул было руки, но веревка только крепче затянулась у него за спиной. Он готов был закричать от бешенства.

— Скажи им ты. Антуан, — мне здесь не верят.

Красный от негодования и обиды, Антуан подскочил к начальнику отряда вплотную:

— А с кем же нам, прирожденным нидерландцам, прикажешь биться, как не с королевским псом Альбой и его испанскими собаками, присланными нам в подарок за верность присяге всемилостивым королем Филиппом?.. Думаешь, мало мы нагляделись на их злодейства у себя в Брюсселе или сейчас, по дороге сюда?..

— Не надрывай зря глотку, лопнешь, — с усмешкой сказал рыжебородый. — Развяжите этих чумовых. Пусть толком расскажут.

Их развязали. В коротких словах Альбрехт рассказал им о себе и о том, как они решили искать лесных гёзов. В конце концов он предложил им прослушать небольшую пьеску, которой они охотно помянут добрые старые времена, когда на уста, как и на сердца, не вешали еще тяжелых испанских замков.

— Я сочинитель этих забав, а Антуан Саж — лучший брюссельский актер, — добавил Альбрехт. — А ну-ка, Антуан, — про «Куманька»!

Антуан замотал головой, тряхнул курчавыми волосами и, вскочив на ближайший пень, выкрикнул фистулой:

— «Вот он — я!.. Сам черт, сатана, дьявол, люцифер, нечистый, демон и прочая, прочая, прочая! Ты ли, монах толстопузый, зовешь меня к себе в куманьки?»

Альбрехт, стараясь подражать Микэлю, отвечал положенными по пьесе словами.

Хмурые лица лесных гёзов заулыбались, языки развязались. И смех, здоровый, оглушительный смех раздавался в тот день до самого вечера.

Казалось, «Весенняя фиалка» возродилась к жизни под сенью орешника, кустов барбариса, шиповника, боярышника, терновника и зарослей папоротника.