Читать книгу - "Знак Сокола - Дмитрий Хван"

Дания, остров Зеландия, деревня Нэствед, родовой замок семьи Нильсен

Ноябрь 7150 (1642)

ПЁТР КАРПИНСКИЙ, АНГАРСКИЙ ПОСОЛ.

Наконец настал день, когда Матс, этот старый капитан королевского флота, заскочил к нам и, словно мальчишка, с восторгом сообщил о том, что сам Ганнибал Сехестед, статхолдер Норвегии, желает принять нас в копенгагенском замке Русенборг. Приятная новость, чёрт возьми! Последний месяц мы жили в поместье семьи Нильсена, куда он меня уговорил переехать из Копенгагена в одну из наших встреч. Небольшая деревушка, отстоявшая на юг от столицы километров на двадцать — двадцать пять, поначалу показалась мне земным раем. Тишина, покой и отдохновение в провинциальной глуши. Матс горделиво называл своё имение замком, но мне это небольшое двухэтажное строение из потемневшего от времени камня с одним флигелем и невысокой башенкой, окружённое низеньким каменным забором, напоминало небольшую церквушку. Не хватало лишь креста на башенке. Хотя, не спорю, построено было на совесть, да и жилище это навевало мысли о благородных предках Нильсена.

К сожалению, погода нас не баловала. Похоже, она соблюдала своеобразную гармонию — серый камень замка, серая земля вокруг, серые лица крестьян и серое небо вверху. Дожди меня-то замучили, почти не появлявшегося вне замкового двора, вымощенного камнем. А что говорить о нижегородцах, коих наши морпехи решили озаботить физической подготовкой! Каждодневные пробежки до дальнего леса, гимнастика и азы борьбы самбо под аккомпанемент накрапывающего дождя — не каждому такое по плечу. Местные смотрели на это с недоумением, многие осуждающе качали головой и показывали на моих мужиков пальцами, обсуждая причуды чужаков. А священник здешней церквушки и вовсе волком смотрел, но, слава богу, никаких воплей о нечистой силе от него слышно не было. Только деревенские детишки с любопытством и смехом наблюдали за тем, как странные бородачи с утра пораньше бегут из замка Нильсенов по самой грязи к лесу, а потом как умалишённые машут руками и ногами, стараясь делать это в унисон. Они, бывало, и сопровождали ангарцев в их пробежках, покуда не получали пару затрещин, будучи пойманными своими недовольными мамашами.

Я же почти всё время проводил в изучении датского языка, используя модный метод полного погружения в языковую среду. Я надеялся, что у меня получится. Ведь с английским в своё время я справился после школы довольно легко. Вот только сейчас многое подзабыл, не тренируя память общением. После английского языка, кстати, датский показался мне весьма сложным. Сказалась та англоязычная среда, которую в нашем прежнем мире создали СМИ, поп-культура и Интернет. На слух датский несколько схож с немецким, который я непродолжительное время успел поучить в школе. Вскоре, с подачи родительского комитета, язык Канта и Гёте заменили прогрессивной американской жвачкой. Так что из немецкого я помнил только расхожие фразы из советских кинофильмов о Великой Отечественной.

Теперь же, по прошествии месяца с небольшим, я немного поднаторел в разговорном датском с помощью Олафа и Харальда — сына Матса Нильсена. И если случалась таковая оказия, пробовал разговаривать с жителями деревни, что частенько бывали в замке, принося молоко, яйца и прочую снедь для кухни. Правда, крестьяне меня по большей части игнорировали. Исключение составляли дети, которые с интересом и улыбками выслушивали мои попытки объясниться с ними. Смеясь, они поправляли меня. Удивительно, как из таких милых конопатых созданий со временем вырастают хмурые и неприветливые люди? Хорошо, что датчане не все такие. Вот Нильсены, например. Харальд, сын Матса, оказался весьма отзывчивым, с готовностью принялся обучать меня языку. А у крестьян, вероятно, слишком сложная жизнь, чтобы болтать понапрасну с приставучим чужаком.

Кстати, на днях я узнал, что жена Матса не так давно скончалась от острых болей в животе, превративших последние дни женщины в настоящий кошмар. Я, с помощью Тимофея, объяснил, что у нас дома такие боли лечатся, помня, что наши медики уже провели несколько операций по удалению воспалившегося отростка слепой кишки. Матс лишь грустно покивал и развёл руки:

— Так ведь далеко оно, царство ваше…

Что до Олафа, то этот толстяк, похоже, всерьёз считал себя членом нашей команды, набиваясь мне чуть ли не в денщики. Ещё этот норвежец как-то сказал, что князь Ангарии и я в его лице можем рассчитывать на Олафа и его…

— Банду грабителей? — ухмыльнулся я, припоминая наше путешествие по Осло-фиорду.

— На моряков, господин Петер! — ни капельки не смутившись, заявил Олаф. — Пират и моряк суть одно и то же. Я, Олаф Ибсен, например, раньше был неплохим боцманом, разрази меня гром!

— Хорошо, Олаф, — сказал я ему тогда. — Когда мы придём снова в Кристианию, то заберём твоих ребят. Надеюсь, они добрались до фиорда?

Олаф только махнул рукой — ничего, мол, с ними не случится. Потом удовлетворённый моим ответом Олаф коротко поклонился и хотел было выйти на двор, как дверь резко отворилась и на пороге появился сияющий Матс Нильсен:

— Барон Петер! Ганнибал Сехестед, королевский наместник в Норвегии, желает принять гонцов из Ангарского княжества в замке Русенборг! Прошу выезжать немедля, после свадьбы он отъезжает в Норвегию!

Господи, наконец-то, а то зиму я бы тут не выдержал!

— Сехестед женится? — улыбнулся я, начиная собирать вещи.

— Да, причём на красавице Кристине, дочери нашего славного короля Кристиана! — с немалой гордостью отвечал Нильсен.

Интересно, кем он был ранее, коли так радуется за Сехестеда?

Через некоторое время мы уже катили в карете Матса по промёрзшей за ночь земле к столице. Не считая Нильсена, нас было трое. Со мной в Копенгаген отправились Белов и Кузьмин. В качестве подарка королевскому чиновнику мы взяли «песец» с небольшим запасом патронов в подарочном футляре и карабин, дабы показать возможности нашего оружия. У Тимофея было три слитка клеймёного золота в качестве образца оплаты. У меня же был особый подарок. А пока приходилось кутаться в кафтаны и пялиться в небольшие зарешечённые оконца кареты.

Датский пейзаж довольно скучен и однообразен. Убранные поля, казалось, будут тянуться бесконечно на этой ровной, как стол, равнине. Одинаковые, как братья-близнецы, деревеньки то и дело неспешно проплывали мимо нас. Лес, насколько я заметил, был практически сведён, он виднелся островками лишь у дальних невысоких холмов. Неужели местные крестьяне ходят за хворостом в такую даль? На Руси, не говоря об Ангарии, с этим делом проще. А здесь то и дело приходилось видеть сгорбленных, закутанных в тряпьё старух, тащивших на себе вязанку хвороста, да ребятёнка, что шёл за ней и поднимал выпавшие веточки. Впрочем, крестьяне в Дании выглядят презентабельнее, чем я ожидал увидеть, хотя встречались и сущие оборванцы. Тимофей, заметив, что я уставился на очередную толпу нищих, сошедших с дороги в грязь, чтобы освободить проезд для кареты, проговорил: