Читать книгу - "Прометей № 1 - Альманах Российский колокол"

заявив в заключение своей речи: «<…> мы, умеренно-левые и крайне левые, надеюсь, готовы целиком принять на себя ответственность за тот тяжелый исторический момент, в котором находится Россия, целиком готовы нести всю ту тяжелую работу по борьбе с разрухой и готовы принять эту ответственность, вместе с русской революцией победить или погибнуть, но мы хотим, чтобы наши справедливые опасения за революционный социализм в пределах партии были устранены и чтобы наша конкретная ответственная работа протекала и дальше под знаком революционного социализма».

На следующем заседании был поставлен вопрос о войне, по которому выступили уже пристрелявшиеся дуэлянты – Гоц и Камков. Первый раунд выиграл Гоц, речь которого была лаконична и убедительна. Он начал ее с определения характера войны: «вряд ли кто из современных социалистов решится отрицать наличность бесспорных и несомненных империалистических стремлений у господствующих классов всех воюющих государств». Гоц, возможно, вполне искренне пытался сгладить партийные дрязги, заявляя: «Я с особой силой должен подчеркнуть, что расхождение это носит не принципиальный характер, а лишь тактический, согласно признавая, что главной нашей целью является борьба за всеобщий мир». Суть разногласий с оппозицией он свел к следующей формуле: «Мы расходимся в оценке методов и средств этой борьбы, а также в том темпе, в котором она должна вестись». Оратор назвал неприемлемым требование оппозиции о предъявлении ультиматума союзникам, назвав такой подход «утопическим» и «авантюристическим», и охарактеризовал компанию по требованию огласки «тайных договоров», поднятую «с легкой руки большевиков», как носящую «исключительно демагогический характер». По словам Гоца, эти тайны «стали уже давно секретом полишинеля».

Перейдя к задачам фронта, он призвал категорически отвергнуть путь сепаратных соглашений, «как в корне противоречащий нашему интернациональному действию», и сформулировал главные задачи фронта так: «Долг революционной армии сейчас защитить Великую Русскую Революцию, не позволить растоптать этот очаг международного движения, сокрушить эту главную цитадель «третьей силы», потушить этот светоч интернациональной солидарности»[220].

Речь Камкова в стенографическом отчете выглядит излишне затянутой и не до конца продуманной, хотя, вероятно, ему просто мешали реплики и гул в зале. Главный тезис оратора сводился к следующей мысли:

«Вы знаете, товарищи, как чутко сейчас армия, особенно армия на фронте, как чутко она прислушивается к этому голосу, как социалистическое большинство прекрасно понимает это положение вещей, и я думаю, что все попытки доказать армии, что положение вещей существенно и радикально изменилось, что сейчас революционная армия защищает те великие лозунги, которые провозглашены русской революцией, те великие завоевания, которые ею сделаны, я уверен, что, покуда не будет изменен самый характер войны, покуда мы не будем знать, что коалиция является коалицией не грабительской, а готова ликвидировать современную международную войну на всех началах, которые провозгласила революционная демократия, до тех пор все эти попытки обречены на смерть. Иначе, товарищи, быть не может»[221].

Сопровождавший выступление Камкова шум заставил его дважды прервать речь, которую он ему так и не дали закончить. Для выступлений в прениях записалась почти сотня желающих, поэтому, после согласований, было решено выставить полемистов от трех течений («групп») съезда, причем «воленародовцы» также затребовали права на выступление отдельного фракционного оратора (что и было принято съездом). Не вдаваясь в излишние подробности хода всего съезда, отмечу, что именно во время прений по самому злободневному вопросу, правые эсеры начали использовать по отношению к левым ярлык «наши большевики».

Оратор от группировки «воленародовцев» Ан-ский (С. А. Раппопорт), в частности, произнес: «Товарищи, с большим интересом ожидал я доклад товарища Камкова, лидера наших большевиков», получив одергивание председателя: «Позвольте вас призвать к порядку; большевиков нет в нашей среде».[222] В заключительном слове Камков коснулся фигуры В. М. Чернова. Отвечая на риторический вопрос «с кем мы» – с Черновым или «мы стоим изолированно», он заявил: «Когда В. М. Чернов был в Циммервальде, когда он работал за границей и выступал, как революционный интернационалист, – мы были с ним. И поскольку он таким остается, мы с ним, а поскольку он отошел от этого – мы против него». При этом лидер левой оппозиции выразил надежду, что они найдут общий язык с Черновым: «я скажу, что перебросить мостик от Чернова к «Воле Народа» будет труднее, чем перебросить мост от Чернова к нам, налево». Наиболее категорично Камков выразил отношение к предстоящему наступлению: «Мы не двинемся с места, если для нас нет в этом необходимости. А для нас необходимости в этом нет. Пусть Чернов, пусть Керенский, пусть все кричат о наступлении, но если рабочим и крестьянам, сидящим на фронте, если им не докажут, что они защищают право народа жить свободно, а не защищают империалистических планов буржуазии, – они в наступление не пойдут, и у нас, кроме скандала, ничем это не кончится».[223]

При всей кажущейся громоздкости и отсутствии реализма (в отличие от противостоявшего ему Гоца) в речи Камкова, его выводы в заключительном слове следует признать пророческими. Небезынтересно отметить, что Гоцу пришлось выступить адвокатом левых в отношении нападок правых: «Анархия – вещь скверная, история с Кронштадтом – печальна, но я думаю, что товарищ Арманд[224] согласится с тем, что нельзя же товарищей левых делать козлами отпущения за все то, что происходит сейчас, за все ужасы, свидетелями которых мы являемся». В своем заключительном слове он пообещал, что, «если наступление будет сделано слишком поспешно и приведет к разгрому нашей армии», тогда «мы взыщем с руководителей, которые, недостаточно подготовившись, ринулись в наступление».

В первом чтении резолюция о войне, предложенная Гоцем, набрала 179 голосов против 80. Возникает вопрос, какое количество левых было на съезде? В отчетном докладе ЦК, который делал Зензинов на IV съезде ПСР, приводился такой порядок цифр на III съезде: «левых с.-р. было 42 делегата», итоговая «резолюция о войне принимается 190 – против 33, воздержавшихся – 35». В. М. Чернов в комментариях к протоколам ЦК, о которых речь пойдет дальше, называл цифру левых в 50–60 человек. Наибольшую цифру указывал в записной книжке В. Н. Рихтер, по всей видимости, соотнося с ними всех левее себя – убежденного центриста:

«Состав съезда

Численность групп л<евая> – 86

ц<ентр> – 113

пр<авая> – 7

_______

206

бол<ото>– 100

_______

306».[225]

Но цифра Рихтера выглядит все же слишком завышенной, и, вероятно, более верна приблизительная оценка Чернова. Списков спонтанно сформировавшейся фракции не существует. Можно лишь назвать наиболее известных в дальнейшем левоэсеровских деятелей бывших делегатами III съезда с решающим голосом. Среди официальных докладчиков были М. А. Натансон (его доклад по международному положению не попал в опубликованный стенограмму, «потому что