Читать книгу - "Четвертый бастион - Вячеслав Демченко"

– А… – беспечно отмахнулся капитан Шарле. – Француз и тайна, о чем вы, в самом деле? – он снова защекотал ухо поручика щегольскими усиками. – Большого труда стоило отбиться от желающих посмотреть на…

– Русских варваров? – Виктор не знал – радоваться ли, что не стал экспонатом кунсткамеры, или огорчаться оттого, что триумф удался какой-то камерный и не так много публики восхитится его образованностью и европейскими манерами.

– И все-таки нескольким миленьким особам удалось, – признался Филипп, – употребив, конечно, все свое очарование на влиятельных людей…

По игривым морщинкам вокруг глаз мосье было понятно, что в числе влиятельных людей он был первым, если не единственным.

– В общем, некоторым дамам удалось получить санкцию на «счастливый случай», – закончил он.

– Счастливый случай?

– На то, чтоб оказаться здесь как бы случайно…

Тем временем, прогуливаясь вдоль стены с импровизированной выставкой домашних акварелей и дагерротипов на тему «Дом, милый дом. (Home, sweet home)», штабс-капитан Пустынников прислушивался к разговорам другого толка. И было что послушать чуткому уху:

– И что же королева? – спрашивал пьяненький майор французской кавалерии на ломаном английском, без всякой опаски оглянувшись на фигуру Пустынникова. – Неужто собственноручно? – француз хохотнул, приятельски припав к плечу не более трезвого «правительственного фотографа».

– Нельзя сказать, чтоб слишком изящно, – игриво повел бровями мистер Фэнтон. – Но без кряхтения и скрипа…

Впрочем, новость эта уже и не смешила, как в начале, да и не была свежа.

NOTA BENE

Любвеобильная Виктория

Среди многих талантов, не унаследованных нынешним Наполеоном у своего великого дядюшки, было и постоянство. Будучи человеком настроения, он мог раза три на дню переменить свое мнение. Сегодня Восточная война – исторический долг Франции, а завтра – Английская авантюра. Сегодня – «начать решительный штурм», а завтра – «снять осаду Севастополя». И хоть теперь известно, что это не было планом выхода из войны, а только новым планом боевых действий, всерьез поговаривали, что со смертью Николая I исчезли и причины личной вражды Наполеона к России. Того и гляди, начнет сговор с новым царем Александром Николаевичем.

Все эти метания не могли не нервировать, в свою очередь, Пальмерстона, премьер-министра Англии. 14 марта Луи Наполеон в сопровождении императрицы Евгении явился в Лондон, был принят с неслыханным излиянием чувств, с овациями, а также народными манифестациями и при полной иллюминации улиц.

Более того – сама королева Виктория, вручая союзному императору «орден Подвязки», высший орден Британии, даже потрудилась собственноручно повязать на императорской икре золотую с бриллиантами пряжку и сгоряча писала в дневнике: «Нельзя не любить его, совсем невозможно не восхищаться им». Однако многоопытный Пальмерстон больше всего и начинал бояться Наполеона III именно тогда, когда его величество становился слишком уже любезным и преувеличенно очаровательным. Так что восторги королевы…

* * *

– С ней случается, – вдруг рассеянно прокомментировал анекдот русский штабс-капитан по-английски, так что Фэнтон, чуть не уронив приятеля с плеча, обернулся.

Илья Ильич с заложенными за спину руками обнюхивал через монокль, взятый у портупей-прапорщика Лидваля, какую-то очередную провансальскую пастораль, а когда «заметил» изумленный взгляд англичанина, лишь пожал плечами:

– Было время, принцесса Виктория была в восторге и от принца Александра, да батюшка запретил: де, принцами не торгуем, бабами – иное дело…

Да, новость была вчерашней, но тут кстати поступили и свежие.

Развесив на гнутой спинке стула цивильную шинель с модным рукавом реглан – нововведение одноименного главнокомандующего английских войск, – на его тщедушное седалище не без труда поместил свое мэтр Жан-Жюльен. Всего лишь нотариус, но отчего-то называемый всеми не иначе как «маэстро» – наверное, оттого, что «пройдоха изрядный», о чем дал понять красноречивым ироническим взглядом капитан Шарле.

Рыхлый и гипертонически краснощекий, с остатками седых локонов на висках, Жан-Жюльен тут же попал под град расспросов. Видимо, «пройдоха» юрист был своим человеком в домах парижской знати.

– Что слышно в Тюильри? В наших, так сказать, «коридорах власти»? – первым же сболтнул лишку юный су-лейтенант Бертен, то ли спеша похвастаться свободомыслием, то ли неловко пытаясь придать себе некий «посвященный» вид.

Впрочем, как оказалось, «с лишком» это было только для строевого русского офицера, привыкшего носить в кармане на случай нездорового любопытства кукиш. Привычка, к сожалению, никак не приживавшаяся ни в штабах, ни во дворцах.

NOTA BENE

Les révélations mystérieuses

Основой для всеобщего ожидания мира являлось отнюдь не жизнеутверждающее цветение природы и уж точно не успехи союзников, но невиданные упорство и стойкость русского гарнизона, посеявшие уныние не только в траншеях, но и во дворцах. Император Наполеон III, если не подумывал о снятии осады, но, повторяя судьбу великого дяди, окончательно потерял надежду на быстрое и победоносное разрешение дела.

И тут вдруг посредством таинственных откровений (les révélations mystérieuses) он узнает, что «Россия практически истощила средства для ведения войны». Пусть тезис был весьма сомнительный и таинственность откровений была совсем в духе Полишинеля, но император вдохновился.

Сведения были верны, но верны только отчасти – войну, действительно, вести становилось все более и более накладно, поэтому преемник трона пошел на заключение мира, но не приходится сомневаться, что и в противном случае война для союзников закончилась бы достаточно бесславно. Даже после сдачи части Севастополя мнение «и Москву сдавали» было весьма популярно в обществе.

Откуда же эти сомнительного качества и секретности сведения? Да из придворных сплетен же, откуда еще!

Прусский военный атташе в Петербурге граф Мюнстер в «частных письмах» из русской столицы передавал в Берлин своему приятелю фон Герлаху все, что в его присутствии «непозволительно и безответственно» – по словам самого атташе – выбалтывалось при дворе и в аристократических салонах русской столицы. Позже копии этих «частных» писем купил французский посол в Берлине маркиз де Мустье, и «в момент, когда императора Франции повергали в смущение своей непокорностью два русских редута и Камчатский люнет, он вдруг узнает, что перед Малаховым курганом и Корниловским бастионом существуют пункты, укрепившись на которых можно обстреливать противоположный северный берег севастопольской гавани, что сделает оборону практически невозможной».

Тут-то счастье и улыбнулось императору, и лишь самоуверенное упрямство новоназначенного генерала Пелисье отложило исполнение этого плана, непроизвольно надиктованного придворными болтунами.