Читать книгу - "Дорога за горизонт - Борис Батыршин"

Георгий присел у аппарата; набежавший минёр принялся подсоблять. Снова хлопнуло, палубу заволок серый пороховой дым, смешиваясь с чёрным, угольным из ближней трубы. Николка снова затаил дыхание – «… три… четыре… пять…» Грохнуло, под кормой шхуны вырос водяной столб, осел каскадом пенной воды на палубу. Мальчик навалился на ручки штурвала, торопливо закрутил; быстро теряя ход, миноноска медленно покатилась в сторону, мимо оседающей в воду шхуны. Корма оторвана, в воде плавают вперемешку бочонки, обломки, вопящие не по-русски люди.

– К берегу, Никол! – скомандовал Георгий. – Выкидывайтесь, пока и мы не нахлебались!

И, сорвав с леера плоский пробковый круг с большими цифрами «141», швырнул барахтающимся в волнах шведам.

VII

Из путевых записок О. И. Семёнова

«… Двенадцатый день, как весь личный состав экспедиции не выпускает из рук лопаты и грубо кованые из железа мотыги, служащие нам вместо кирок. Носильщики, которых я собирался использовать, как землекопов, остались в трёх дневных переходах к северу, на берегу жалкой речонки Кенго.

Если мне не изменяет память – в дневниках и кроках Юнкера эта река обозначена как Момбу; именно так и называют её хозяева этих земель, племена азанде.

Европейцам, как и пришельцам с севера, арабам, азанде известны под прозвищем «ньям-ньям», полученным за распространённый когда-то в этих краях каннибализм. Казачки, узнав, что мы вошли в земли самых взаправдашних людоедов, сразу подобрались, и теперь с подозрением глядят на любого туземца. По нужде – и то отлучаются с карабинами.

Соседи Азанде, племена идио и бомбе, гордо носят прозвания «макарака», что означает «пожиратели людей». Как видим, окружение у нас весёлое; спасибо, репутация места, куда нас занесло, хранит от туземцев получше иного форта с мортирами.

Кабанга валялся у меня в ногах и выл, когда узнал, куда собираются бестолковые белые господа. Положение его – хуже губернаторского; среди азанде Кабангу, как природного суахеле, не ожидает ничего, кроме неприятностей. Съесть его, может и не съедят – хотя, кто знает? В деревнях азанде полно коз, джунгли кишат дичью – но не стоит забывать, что каннибализм у этих народов носит, в первую очередь, ритуальный характер.

Впрочем, грех жаловаться на гостеприимство аборигенов: мы остановились в селении вождя Ма-Дибдо, брата Нбассани, у которого когда-то гостил и Юнкер. Ма-Дибро – вождь маленького племени апакелле, тоже причисляющих себя к азанде (те являются, скорее не племенем, а племенным союзом, наподобие ирокезов Великих озёр Канады). Туземцы приняли нас дружелюбно; то ли Юнкер оставил по себе добрую память, то ли слух о «людях-леопардах» успел долететь и в эти края.

Ма-Дибдо достались от меня подарки: охотничий нож, головной арабский платок-куфия, шарф, украинская рубаха-вышиванка, невесть как оказавшаяся у одного из забайкальцев и новые бязевые кальсоны. Возжь пришёл в восторг и не замедлил показаться народу в этом костюме. Мы изо всех сил пытались сдержать смех, когда увидели Ма-Дибдо в обновках.

Подданные Ма-Дибдо вились вокруг нас, подобно стае мух. Спасаясь от их назойливости, мы перебрались в отдельно стоящую хижину, но это мало помогло. Я с тревогой ждал, что либо туземцы сопрут что-нибудь из имущества экспедиции, либо истосковавшиеся по женскому телу забайкальцы нарвутся на неприятности, добиваясь благосклонности чернокожих Венер. Но – обошлось; все происходило ко взаимному удовлетворению. Жители деревни хвастали друг перед другом стреляными гильзами, бисером, платками и прочей европейской мелочёвкой, а представительницы прекрасной половины племени еженощно ублажали станишников при полном согласии мужей и братьев. Здесь к этому относятся весьма прагматично – племя кичится перед соседями детьми, прижитыми от могучих чужеземцев. Местные красотки весьма фигуристы темпераментны и совершенно не ведают стыдливости. И, если бы не общество Берты… впрочем, умолкаю, хотя бы из соображений приличия. Садыков тоже держится – как я понимаю, ради поддержания авторитета. Ему особенно тяжело; невеста, конечно, дело святое, но долгое воздержание в двадцать пять лет с небольшим – испытание нешуточное, особенно, когда юные тела цвета эбенового дерева так доступны, так вызывающе притягательны…

Раздать, что ли, казачкам известные резинотехнические изделия? Я захватил несколько упаковок, памятуя о том, как британские спецназовцы сохраняли с помощью кондомов стволы своих автоматических винтовок от песка и пыли. Всё же Чёрная Африка, мало ли какой СПИД таится здесь до поры-до времени? Нет, не стоит. Не поймут меня станишники…

В гостях у апакелле мы прожили больше недели; за это время я выяснил, куда нам предстоит отправиться дальше.

Углубляясь в страну азанде, я настраивался на многомесячные поиски; недаром ведь Юнкер провёл в этих краях больше пяти лет, но ни словом не упоминал о месте, которое нам предстоит найти. Теперь-то я понимаю, что он поступил так, не желая поднимать ненужный ажиотаж; область Нгеттуа-Бели-Бели известна всем азанде, любой ребенок охотно объяснит вам, почему ходить туда не стоит.

Табу или иной формы запрета на посещение Нгеттуа-Бели-Бели нет – иди, если жизнь не дорога. Туземцы не посещали «нехорошей земли» (так с одного из племенных наречий переводится «Нгеттуа-Бели-Бели») на протяжении жизни десятков поколений. Не сомневаюсь, что Василий Васильевич, человек пытливый и любопытный, пытался пробраться и туда, но, скорее всего, не сумел найти проводника. С той же проблемой столкнулись и мы; однако при переходе через земли азанде, и ещё раньше, странствуя по плато Буниоро и владениям короля ваниоро, Кабреги, мы сумели сохранить вьючный транспорт – осликов. Мсестные носильщики проводят нас примерно до половины пути, ну а там и нашему длинноухому обозу и нам самим придётся поднапрячься.

А с лопатами, как я полагал, как-нибудь и сами справимся. Теперь, после двух недель земляных работ, я уже не испытываю прежнего оптимизма; справились, конечно, куда бы мы делись – но посмотрели бы вы на мои руки!

Неделю мы шли вглубь Нгеттуа-Бели-Бели; это стоило экспедиции двух ослов из пяти и немалой убыли огнеприпасов. Живность в этих краях чрезвычайно обильна и совершено не пугана; особенно много ядовитых змей и пауков. Все члены экспедиции, включая мадемуазель Берту, облачились в брюки из плотной парусины, чем-то напоминающие джинсы, высокие шнурованные ботинки и твёрдые, будто из дерева, кожаные краги до колен. Это спасает от змей; но вот насекомые-кровососы висят над нашим маленьким караваном зудящим, жалящим облаком.

Холм, описанный в александрийской «картотеке», отыскался неожиданно легко; к вечеру девятого дня мы разбили у его подножия лагерь.

Посреди лагеря постоянно горит большой костёр, и ещё три, поменьше, по периметру. Поверх углей дежурный наваливает сырые ветви – для дыма. Иного спасения от летающего гнуса здесь нет, а скудный запас репеллентов я берегу. Впереди неизбежное странствие на запад, вниз по реке Конго – а на плоту костёр не очень-то разведешь…

Вчера Кабанга с Пронькой подстрелили бородавочника. Несмотря на диковинный вид, на вкус он оказался не хуже кабана из европейских лесов. С его сырокопчёного окорока и началось для нас сидение в Нгеттуа-Бели-Бели. Следующий день ушёл на обустройство лагеря и недолгий отдых, а на утро второго дня экспедиция в полном составе приступила к земляным работам. Лишь дежурный, сменяемый раз в три часа, нёс караул в лёгкой будочке на вершине заветного холма – с морским биноклем и винтовкой. Мадемуазель Берта и её стюард от копания в земле были, разумеется, избавлены – на них легло обустройство лагерного быта. Разумеется, госпожа немедленно взвалила хозяйственные заботы на слугу, и целыми днями пропадала на раскопе.