Читать книгу - "Хроники разрушенного берега - Михаил Кречмар"

– Да, помню я этот катер восемь лет назад. Не такое уж это и корыто было…

– Восемь лет назад – да. А теперь… Сам видишь.

Соловей и Василич замолкли, глядя на то, как беспомощно качаются на заклёпках листы обшивки.

– Надо сказать, что таких приключений, как у Трыща, на нашем берегу ни у кого не было, – продолжил Василич. – Нет-нет, мы о себе тоже не забываем… Но просто не было ни одной, как мне кажется, глупости, которую мог бы сделать мореман у нас на побережье и которую Трыщ бы не сделал. За самое короткое время, заметим. Катер на бок во время отлива валил – легко. Запад путал с востоком и уходил таким курсом километров на сотню – раза два как минимум. Народ у него за борт падал, тонул… Был случай, когда он пьяный на катере заснул, а привязать его забыл. Прилив подошёл и уволок катер в море. А механик на берегу остался. Хочу сказать, что Трыщ, несмотря на своё капитанство, не знал, где у дизеля верх, а где низ, не говоря уж о стартёре. И понесло его по морям, по волнам в Тауйскую губу. Несёт его мимо острова Талан, а на Талане, Трыщ знает, стоит биостанция. А на биостанции есть «Зодиак» с мотором, и этого «Зодиака» с мотором может хватить на то, чтобы его карапь хоть к какому-нибудь из берегов подтащить. Взял Трыщ тогда ружьё и давай прыгать по палубе, как обезьяна, и палить в воздух. Сигнал подавать, значит. А народ на биостанции смотрит в бинокли и дивится: надо же, у Трыща какая пьянка идёт, пальба без передыху!

– И что? – задал дежурный вопрос Вадим.

– Да повезло ему. Кому-то на биостанции захотелось поучаствовать в этом празднике жизни, завёл он лодку – и обнаружил на борту Трыща в гордом одиночестве, уже отчаявшегося добраться до берега. Уволокли его тогда куда-то.

– А здесь он в прошлом году ведь два месяца на мели просидел?

– Два с половиной, – поправил Василич. – Пошёл он в Ямск за икрой в середине лета. А чтоб не делать пустой прогон в ту сторону, взял с собой группу из заповедника.

– А что же он водки не взял, раз её такой дефицит в Ямске? – снова спросил непонятливый Вадим.

– Водки? – Соловей и Василич дружно рассмеялись. Мысль о том, что кто-то мог доверить Трышу провезти хоть сто метров полный трюм водки, показалась им чрезвычайно забавной. – Нет. Водки он не взял, зато взял научников. Высадил их на Ямских островах, пообещал зайти на обратном пути, забрать. А обратного пути у него получилось ровно до этой мели. Которая не Ямские острова, сам понимаешь… Директор заповедника был мужик ответственный, ждёт он, пождёт своих сотрудников – а их нету и нету… Неделю нету, две нету, месяц нету… Решил он вертолёт заказать, угробил на это две трети годового бюджета, сам полетел. Долетел до Ямска, спрашивает: видели шаркет Трыща? Ему говорят: видели, месяц назад ушёл за горизонт. Вертолёт снова в воздух, летит над берегом, видят – стоит это чудо на косе. Директор: так вот же катер! А летуны ему: да ну на фиг, мы сюда всё лето летаем, он с весны тут стоит… Ну стоит и стоит, говорит директор, полетели дальше…

– И что дальше?

– Да что дальше. Взял он своих людей с островов, вернулись в город.

– А этот… Капитан ваш?

– Он не наш. Он свой собственный. И не капитан в придачу, – обиделся Василич за сословие. – Как-то всё образовалось само собой. То ли они гонца как-то по морю аки посуху в Ямск послали, чтобы оттуда на плашке команду сняли. То ли ещё как-то. В общем, с того времени корабль этот стоит вечным памятником, а сам Трыщ в пожарке трудится.

– Вечным памятником, – хмыкнул Соловей, – до следующей зимы.

Наступал вечер. Шаркет двигался по муаровой ряби лагуны смешно, словно поросёнок, роющий носом воду. Команда спустилась в кубрик, на палубе остались только Соловей и Вадим. Вадим чувствовал, что уже очень скоро ему придётся расстаться с этим странным и чем-то привлекательным человеком. И расстаться, наверное, навсегда. Он заговорил о людях, которых видел на этом побережье, о тех, рассказы о ком ему довелось услышать в этом рейсе. Выходило странно: по впечатлению его, приезжего человека Вадима, все эти люди получались или злодеи, или мудаки.

– Ну это если со стороны смотреть – наверное, да, – пожал плечами Соловей. – А на самом деле – обыкновенные такие люди, ну, может, пошустрее других, – слово «пошустрее» не казалось в его устах снисходительным. – Те, которые не такие шустрые, остались в Городе, уехали на материк или забичевали насмерть. Ты ведь смотри – государство у нас в девяносто первом году отменили. А весь народ вырос на мысли, что он в этом государстве крохотный винтик и будет в государстве крутиться, а государство о нём – заботиться. И вот – государства больше нет, остались одни винтики. Кое-какие попадали, соржавели, кое-какие – остались в тех гнёздах, где торчали, и по сю пору там торчат – все городские чиновники, например. А есть винтики вроде Василича, которые крутятся сами по себе. И вот лет через пятьдесят-сто вокруг именно этих винтиков вырастет у нас новое государство. Вокруг них именно, а не вокруг того столичного ворья, которое, судя по всему, и полагает сегодня государством себя. Потому что сперва люди сами богатеют, а потом себе начальников назначают, а не наоборот. Если наоборот будет – у нас всё равно всё обвалится.

И было непонятно, что имеет в виду Соловей, говоря про пятьдесят-сто лет, – воссоздание или окончательный развал.