Читать книгу - "Инженю - Александр Дюма"

По дороге писатель, обдумывающий те выгоды, какие принес ему проведенный у Ревельона вечер, идя под руку с Инженю, не переставал наблюдать за всем, что происходило вокруг.

Его удивили озабоченные, даже испуганные лица рабочих Ревельона.

Обычно после работы парижские рабочие беседуют или спят, если только не отправляются развлечься в театр или кабачок.

Если они беседуют, то с той неторопливой беспечностью, что свидетельствует о дневной усталости и всегда составляет отличительную черту парижанина, когда он со всеми своими способностями чувствовать и жить замыкается в себе, вместо того чтобы думать и действовать.

Эта инстинктивная животная способность составляет преимущество тех великолепных организмов, которые называют пролетариями Парижа, натур, столь же хорошо приспособленных для отдыха, сколь и для действия; парижские пролетарии издавна срывали все козни власти, считавшей их готовыми действовать, когда те желали отдыхать, и готовыми отдыхать, когда тем приходила охота действовать.

Для каждого истинного парижанина поведение прохожих или зевак говорит о столь многом, что он всегда безошибочно угадывает их намерения, стоит ему лишь увидеть, как, останавливаясь на перекрестках, они оглядываются по сторонам или как-то совершенно по-особому задерживаются в людных местах.

Поэтому Ретиф понял, увидев встревоженных и переполошившихся в своих муравейниках рабочих, что их занимает какое-то событие, и событие немаловажное.

Но его воображение было вынуждено смириться перед невероятным. Да и что, черт возьми, могло случиться в этом городе Париже! Взрыв недовольства? Пустяк! В течение ста лет ничего другого и не происходит!

Вот почему Ретиф быстро забыл о тех мыслях, что вызвало у него оживление среди рабочих, и он, чтобы как-то заинтересовать Инженю, стал говорить ей о морали и о назидательном примере своего друга.

— Какой прекрасный дом у господина Ревельона! — воскликнул он. — Не правда ли, Инженю?

— Конечно, папочка.

— Прекрасный дом, созданный благодаря честному труду!

— И удаче, — добавила Инженю. — Ведь многие трудятся, но им везет меньше.

— М-да, — хмыкнул Ретиф.

— Например, вы, — продолжала Инженю, — работаете по двенадцать часов в день, вы талантливы…

— Договаривай, договаривай…

— Но у вас, папочка, нет такого прекрасного дома, как у господина Ревельона.

— Верно, — закашлявшись, согласился Ретиф, — но у меня есть другое.

— Что же?

— Настоящее сокровище! — ответил Ретиф.

— Сокровище? — воскликнула Инженю с простодушным любопытством, достойным ее имени. — О, но почему же вы им не пользуетесь, отец?

— Милое дитя, это сокровище принадлежит только мне, и если я не могу разделить его ни с кем, то никто и не может отнять его у меня.

— Что же это…

— Прежде всего — это чистая совесть… Инженю недовольно поморщилась.

— Что с тобой?

— Ничего, отец. Я просто переступила сточную канаву.

— Я повторяю тебе, что чистая совесть бесценна!

— Отец, разве каждый человек не владеет этим сокровищем?

— О дитя!

Совершенно ясно, что Инженю не читала «Совращенной поселянки».

— Ты обратила внимание на рабочих у ворот Ревельона? — спросил Ретиф, переводя разговор на другую тему. — Вот идут двое, очень на них похожие.

— Может быть, вы и правы, — сказала Инженю, отходя в сторону, чтобы дать пройти или, вернее, в большой спешке пробежать троим мужчинам, направлявшимся в сторону набережных.

— Честные рабочие! — продолжал Ретиф. — Они спешат к своему ужину после тяжелого дневного труда, устремляются к нему таким же быстрым, торопливым шагом, как устремляемся к удовольствиям мы. Эти создания достойны уважения, не правда ли, Инженю?