Читать книгу - "В пустыне волн и небес - Фрэнсис Чичестер"

Опять долгое совещание. Потом мне с катера бросили конец и потащили «Мот» к причалу, выше пирса. Худшего нельзя представить: течение было такое сильное, что катер едва его преодолевал, и при малейшей ошибке мой гидроплан врежется прямо в столбы пирса. Когда они все же доползли до причала, поплавок, на котором я стоял, ушел под воду. Я перескочил на другой и крикнул на катер, чтобы они немедленно тащили гидроплан к берегу. Они не поняли или не захотели понять и повторяли свое решение: мне нельзя на берег, пока не сделают карантинный осмотр.

Подошел четвертый катер, на нем еще один англичанин — Мак-Кей, представитель компании «Шелл». Я объяснил ему, что происходит, он все мгновенно понял и стал уламывать японцев. Те взорвались пулеметной очередью возражений, десять человек одновременно. Разозлился и я и заорал представителю «Шелл»:

— Богом молю, киньте вы сами мне конец и уведите к берегу — ради всего святого! Говорю вам, гидроплан может затонуть в любой момент!

Он явно испугался:

— Нет-нет, что вы, я не могу этого сделать.

Однако он удвоил свой натиск на японцев, не изменяя при этом мягкую, почти робкую манеру обращения с ними. Прием подействовал — катер потащил меня к илистому берегу. Конец заведен, гидроплан обрел спасение на мелководье.

Мак-Кей организовал перемещение гидроплана на твердую землю с помощью бамбуковых шестов. Он руководил операцией; я полностью ему доверился и отдался в руки японских чиновников. Первым делом меня погнали сквозь толпу к зданию таможни. Там подвели к длинному деревянному столу, на котором стояли стаканы и бутылка портвейна. Расположившись кругом, японцы стали пить за иноземного авиатора. Затем перешли к существу дела. Предполагалось, что я сяду в Каренко. Почему же я прилетел сюда? Каким маршрутом я летел из Апарри? Сколько лошадиных сил в моем моторе? Они толпились вокруг меня, забрасывали переводчика своими бесконечными вопросами, повторяя их не два, не три, а десять и двадцать раз. Один вопрос повторялся чаще других: в каком часу я вылетел из Апарри? Я редко помнил подобные детали сразу же после полета и дал примерный ответ:

— Пять-шесть часов назад. Это чрезвычайно их возбудило.

— В телеграмме сказано, что вы улетели из Апарри вчера.

— Я не знаю, что там сказано в телеграмме.

— В телеграмме сказано, что вы пролетели Баско сегодня в одиннадцать тридцать. Это так?

— Наверное, так.

— Вы улетели из Апарри вчера, вы пролетели Баско сегодня. Где вы были в промежутке?.

— В Апарри, надо полагать, потому что я вылетел из Апарри не вчера, а сегодня.

— А в каком часу вы улетели из Апарри?

Этот вопрос они повторяли двадцать раз, сопровождая его другими, исключительно дурацкими. Все это выглядело невероятно глупо. Во-первых, если бы я фотографировал ночью их укрепления на юге Формозы, то в последнюю очередь стал бы врать им о времени своего вылета из Апарри, которое легко проверялось. Во-вторых, если бы у них было что-то достойное шпионской разведки, там наверняка стояла бы охрана, способная, надо полагать, заметить аэроплан.

Потом они перешли к моему полету через горы. Мне стало немного не по себе — не было ли все предыдущее лишь подготовкой к этой главной теме? На их вопрос ответил, что летел, как мог, точно в соответствии с разрешением и никуда не отклонялся. Я все еще был возмущен тем, что они без всякой необходимости загнали меня в горы, и в продолжение этого допроса стал ощущать к ним настоящую враждебность. Я, конечно, поминутно знал свой маршрут от Апарри (он был подробно отмечен на моей морской карте), но пока мне не хотелось вдаваться в подробности, и я продолжал держаться версии 5–6 часов. Ясно, что они специально повторяли и повторяют этот свой вопрос, пытаясь подловить меня и уличить в шпионаже. Меня охватил холодный гнев — зряшнее дело, конечно, но надо помнить, что, пролетев полтысячи миль, я и без того натерпелся сегодня немало. На вопрос о лошадиных силах моего мотора они уже неоднократно слышали однозначный ответ («Сто лошадиных сил, сто»), но, когда опять спросили об этом, мне стало невмоготу, и разнообразия ради я ответил: «Двадцать». Потом сказал «двадцать пять», и так с каждым разом добавлял 5 сил — мне самому стало любопытно: до какого же предела я дойду? На самом деле число лошадиных сил непостоянно и зависит от числа оборотов: минимум 20, максимум — 100. Я стал дурачить их и выдавать сомнительные шутки. В конце концов они перепоручили меня Овенсу, а тот от вел к себе домой. Он сказал, что я поступил весьма рискованно, насмехаясь над японцами, но что он все понимает — они довели меня до белого каления.

Явился Мак-Кей и сообщил о ситуации с поплавком. Все дело в заплатке — болты были завинчены недостаточно туго, они разболтались, и вода просачивается внутрь. Когда поплавок вытаскивают, вода внутри него прижимает заплатку к корпусу, и течь прекращается. Я спросил Мак-Кея, сможет ли он устранить эту неисправность. Он сказал, что сможет, но придется использовать сталь, так как дюраля у него нет. Я сказал: «Валяй, ставь сталь», и добавил, что мне надо улететь завтра, потому что идет тайфун. Овенс удивился — он не слышал ни о каком тайфуне — и пошел узнавать прогноз. Вернулся с известием: нет никакого низкого давления ни у Формозы, ни у Шанхая, погода ожидается прекрасная. Должно быть, решил я, этот тайфун — просто миф. Как отец Сельга мог знать о нем в июле, если сегодня уже 5 августа и японцы о тайфуне даже не слышали? Я решил задержаться в Тамсуе еще на один день.