Читать книгу - "Обреченность - Сергей Герман"

Переводчик что-то сказал коменданту.

Смущенный казак неловко ткнул офицеру полотенце с караваем. В толпе засмеялись. Немец мотнул головой в сторону адъютанта. Тот ловким движением перехватил каравай, сунул в открытую дверь машины. Усталым бесцветным голосом комендант сказал:

– Гут! Ка-ра-шо, – и махнул рукой.

Вперед выступил переводчик. Он достал из кармана мундира тщательно сложенный листок, развернул его и громким голосом стал читать текст обращения:

– Доблестные сыны славного Дона. Германская армия пришла к вам, чтобы спасти от большевистского ига. С сегодняшнего дня в городе и на всей донской земле устанавливается справедливый порядок, без жидов и коммунистов.

Его было еле слышно. Треск мотоциклетных двигателей и шум проходящей колонны заглушали слова. Стоящие на площади люди крутили головами, стараясь уловить смысл сказанного.

– Каждый из вас, кто будет честно трудиться на благо великой Германии, будет достойно награжден за свой труд и преданность фюреру. Большевикам скоро будет конец.

Переводчик перевел дух, оглянулся на офицера. Продолжил:

– Немецкое командование имеет вас предупреждать… за саботаж, убийство немецких солдат и совершение прочих преступлений виновные будут караться смертной казнью.

Листок с речью переводчик снова убрал в карман. Опять оглянулся на полковника.

Тот вяло поднял вверх правую руку, произнес:

– Хайль Гитлер!

Стоящие казаки вытянулись во фрунт.

Через несколько часов на площади поставили виселицу.

По углам площади стояли немецкие мотоциклы с установленными в колясках пулеметами.

С рынка и близлежащих улиц немецкие автоматчики пригнали толпу людей. Немцы никого не били, не приказывали. Они просто взяли толпу в кольцо, и желающие выйти за него тут же натыкались на стволы автоматов.

Немцы изредка покрикивали:

– Шнель, шнель.

На площади перед виселицей остановился грузовик Из кузова выскочили вооруженные карабинами немцы и несколько человек в гражданской одежде, с повязками на рукавах – полицаи. Потом, поддерживая друг друга, спустились пятеро избитых людей, в порванной одежде, без сапог. Среди них была одна женщина, в гимнастерке, изодранной юбке.

Казнью руководил офицер в форме гауптштурмфюрера Ваффен-СС. Гладко выбритый, с аккуратно подстриженными тонкими усиками. Он стоял рядом с несчастными и постукивал палочкой по голенищу сапога. Октябрьское солнце нежно согревало кожу его лица. Офицер наслаждался последним теплом осени, расслабленно подставив лицо теплому солнцу.

– Эти люди совершили преступления против Третьего рейха. Сейчас они будут повешены, – объявил переводчик.

К офицеру обратился один из приговоренных.

– Разрешите по малой нужде, господин офицер. А то согрешу в петле. Неудобно будет перед станишниками.

Один из полицаев ударил его в спину прикладом винтовки.

– Ничего, краснопузый, ссы в штаны!.. На перекладине просохнешь!

Казнь проходила быстро. К офицеру подтаскивали очередного приговоренного. Он произносил несколько слов, потом кивал головой в сторону виселицы. Человека тут же подтаскивали к перекладине, приподнимали, всовывали в петлю и дергали вниз. Петля была не из веревки, а из проволоки. На некоторых повисали, для верности, но быстро отпрыгивали – из тел повешенных текла моча.

На грудь цепляли табличку с надписью: «Он убивал немецких солдат».

Места на перекладине уже не осталось.

Павлову запомнились почему-то голые ноги женщины. Варикозные прожилки. Грязные пятки в протертых носках. Ноги дергались, выворачивались в ступнях. Моча текла по ногам, стекая в носки. И лишь когда она затихла, из носков начало капать…

Казалось, что вместе с казненными умер весь город. Глаза людей на площади были мертвыми. На крышах домов ворковали голуби, под ногами шныряли воробьи. Живые были только они.

Через полчаса все было кончено.

– Да-ааа, – сказал сам себе Павлов. – Серьезная власть пришла. Эти шутить не будут.

* * *

Линия фронта все дальше и дальше откатывалась на восток. В городе и станицах налаживалась мирная жизнь. Везде был установлен новый немецкий порядок. Снова заработали кинотеатры и появились вереницы у театральных касс. В ресторанчиках и пивных сидели немецкие солдаты. Заработали магазины, стали заполняться продуктами опустевшие витрины. Но у хлебных магазинов длинные очереди.

Военный комендант вызвал к себе бургомистра.

– Доблестная немецкая армия движется на восток. Мы не можем иметь здесь большой гарнизон, солдаты нужны на фронте. Поэтому вам нужно организовать работу полиции. И еще. Меня очень беспокоят случаи преступлений, совершенных немецкими солдатами. Это разлагает дисциплину. С мародерством можно бороться, если солдат хорошо кормить. Но если мы будем требовать от германских солдат и офицеров, чтобы они были аскетами, то они будут воевать гораздо хуже.

Бургомистр внимательно слушал каждое его слово, согласно кивая головой.

– Вам надо как можно скорее организовать бордели для военнослужащих вермахта и наших союзников. Вы хорошо поняли меня?

– Всенепременно, – вытянулся бургомистр.

В станицах выбрали и назначили старост. Провели набор в полицию. Открыли два борделя. С помощью крестьян убрали пшеницу, подсолнечник, кукурузу и сахарную свеклу. Собрали урожай яблок. Часть раздали крестьянам, остальное немцы оставили на нужды гарнизона и отправили в Германию. Вспахали землю, засеяли озимые.

Приезжавшие из станиц и хуторов женщины меняли картошку, овощи, пшеницу на вещи, одежду, мебель. Ругали полицаев, требующих самогонку. Жены полицаев хвастались одна перед другой тряпками, отобранными у евреев.

По ночам за городом слышалась стрельба, расстреливали цыган, евреев, подпольщиков, заложников. По вечерам немецкие офицеры прогуливались с местными девушками по центру города. В городе открылся кинотеатр, где показывали немецкое кино.

По ночам у дверей борделей горели красные фонари. Там обслуживались немецкие солдаты и унтер-офицеры. Офицеры обслуживались на квартирах. Обслуживающий персонал набирали из местных. По соображениям соблюдения режима секретности в город их не выпускали.

Для союзников – итальянцев, румын, мадьяр – были предусмотрены отдельные дома терпимости. Попроще. Победнее. С менее красивым персоналом. Казаки обслуживались в тех же домах, что и союзники. Но казаки любили подраться, и скандалы происходили часто. Седьмого ноября, как раз в день Великой Октябрьской революции, между казаками и румынами оказалось что-то более серьезное. Рядом с борделем послышалась отчаянная стрельба. На крыльце заведения матерился раненый казак. С криками и свистом примчались конные казаки, подхватили своего товарища и умчались прочь. Нетрезвых румын арестовал подоспевший немецкий патруль. Организованно отступившие казаки, выпив еще, двинулись штурмовать публичный дом для немцев. Через час арестовали и их.