Читать книгу - "Валдар Много-раз-рожденный. Семь эпох жизни - Джордж Гриффит"

год, как и нам с Дераром. Именно он, когда ему было четырнадцать, лежал на ложе Мухаммеда, завернувшись в зеленую мантию, и ждал убийц-курайшитов в ту памятную ночь, когда пророк бежал с Абу Бакром из Мекки в Медину, ночь, от которой теперь отсчитывают свои годы двести миллионов человек.

В Медине мы также нашли Амру[21], который всего несколько месяцев назад был одним из самых храбрых моих товарищей по оружию. Это был сухопарый, смуглый человек лет двадцати пяти, лучший копейщик в Аравии. И вот мы четверо, стоя в тот вечер перед пророком, поклялись друг другу никогда не поворачиваться спиной к врагу, будь то араб или чужак, и никогда не отказываться от битвы, пока не завоюем весь мир для бога и его пророка, или пока милость аллаха не призовет нас в рай.

Если бы эту клятву услышали в Персии, Византии или Риме, надменные властители этих обширных земель от души посмеялись бы над нами, четырьмя арабскими парнями (ведь больше сказать о нас было нечего), которые объявили войну им и всем их прославленным армиям. И все же, прежде чем мы выполнили свою долю работы, Али, Дерар и я завоевали Сирию и Персию, разбили Византию при Айзнадине[22] и Ярмуке, а Амру завоевал для пророка всю землю Египта и водрузил знамя веры на дворцах, где Клеопатра правила и предавалась разврату с Антонием.

И теперь месяцы для новой веры летели быстро и благополучно. Каждую неделю случались сражения, осады и победы, и вот, наконец, во главе величайшей армии, которую до сих пор приветствовало знамя пророка, мы двинулись из Медины в Мекку, чтобы зажечь те десять тысяч сторожевых костров на холмах вокруг священного города, которые показали идолопоклонникам, что настал последний час поклонения их богам. Мекка, как вы знаете, пала без единого удара, и надменный Абу Суфьян сам положил ключи к ногам Мухаммеда и под моим вознесенным ятаганом принял веру единого бога и апостольство его пророка.

Мы спустились в город и сбросили идолов с их мест в Каабе, разбили их на куски и разбросали по улицам, и когда я расколол черепа полутора десятков бесстыжих насмешников и тупоголовых неверующих, то их кровь — это было всё, что было пролито в триумфах, принесших нам нашу первую империю. Мы очистили Каабу, и пророк, взойдя на кафедру, возблагодарил аллаха и призвал его благословение на наши руки в почтенном храме, к которому с тех пор лица бесчисленных миллионов людей обращены в часы хвалы и молитвы.

Вскоре во всей Аравии был только один бог, и Мухаммед правил ею от севера до юга и от моря до моря, и вскоре стали приходить послы от Ираклия из Византии и Хосрова из Персии, из Египта и Эфиопии, чтобы искать дружбы пророка в Медине. Он принимал их на рыночной площади города, прислонившись спиной к пальме, точно так же, как он стоял, когда проповедовал нам, и отсылал их обратно с дарами и увещеваниями к их правителям, чтобы они обратили свой народ к истинной вере и исповедали единство бога и миссию его пророка — увещеваниями, которые вскоре нам пришлось проповедовать более сурово словами наших боевых кличей.

Именно один из этих посланников, изящный, надушенный, в шелках и золоте рыцарь из Византии высек первую искру того свирепого пламени, которое вскоре распространилось от наших северных границ через Сирию к горам Тавра и от Внутреннего[23] моря к берегам Каспия.

Однажды группа его людей, встретив нас с Зорайдой на улице, остановилась и уставилась на нее во все глаза, пораженная необычностью ее красоты. Должен сказать, что к этому времени моя маленькая пастушка выросла такой же высокой, статной и прекрасной, как сама Илма, такой же ее живой образ, какими были Цилла, Балкис и Клеопатра.

В их взглядах не было ничего особенно оскорбительного, грубого и всего такого, однако один из них позволил своему развязному языку опередить то немногое разумение, которое у него было, и прокричал по-сирийски, который мы понимали так же хорошо, как и наш собственный язык:

— О святые, если райские гурии хотя бы вполовину так же прекрасны, как вон та прелестная варварка, то не так уж много нужно, чтобы сделать из меня хорошего мусульманина!

Кровь резко прилила к щекам Зорайды, и в ее глазах вспыхнул гнев. Она взглянула на меня и попросила:

— Халид, ты сломаешь для меня шею этому неверному?

— Конечно! — ответил я. — Даже с удовольствием.

С этими словами я шагнул в группу ухмыляющихся византийцев и, быстро схватив обидчика за горло, встряхнул его так, что у него во рту застучали зубы:

— Ах ты, неверующий пес! Кто научил тебя визжать на улицах священного города? Ты — добрый мусульманин?! Ты — спутник для райской гурии?! Клянусь аллахом, во всей Аравии нет девушки, которая не плюнула бы на тебя. Ты назвал дочь ислама варваркой. А теперь ляг в пыли у ее ног и проси у нее прощения, или, по милости аллаха, я сорву твою пустую голову с плеч и брошу ее собакам!

С каждым словом я все сильнее тряс его, но не успел я договорить, как остальные столпились вокруг меня, некоторые уже достали оружие, и Зорайда вдруг вскрикнула:

— Меч, Халид, скорей, а то они убьют тебя!

Я отпустил горло парня и, схватив его за пояс и за густые волосы, поднял с земли и взмахнул им, расчистив вокруг себя пространство. Видя, как двое из них приближаются ко мне с обнаженными мечами, я поднял его высоко над головой, как сделал это с коварным Зиркалом в тронном зале Тигра-Владыки, и швырнул его на них, так что оба их меча прошли сквозь его тело, и все трое вместе рухнули в пыль.

— Жизнь! Жизнь! — закричали остальные, увидев это. — Он убил слугу римского посланника! Убить неверующего варвара!

И они тоже бросились на меня, четверо против одного, двое с мечами и двое с короткими пиками; но мой ятаган к этому времени уже был вынут, и Зорайда тоже обнажила свой клинок, так как вы должны знать, что в те дни благороднейшие из наших арабских девушек были обучены владению оружием, как и мы, и, как вы увидите, шли на войну с лучшими из нас. Она подбежала ко мне с криком:

— А теперь, неверующие псы, вы увидите, как встретит вас ваша прелестная варварка!

И с этими словами она так быстро и ловко ударила под защитным