Читать книгу - "Мoя нечестивая жизнь - Кейт Мэннинг"

20 февраля 1868

Моя дорогая сестричка Экси!

Я тут только что совершила открытие, и прекрасное и ужасное сразу.

Я сидела за маменькиным туалетным столом и вдруг заметила, что в корзине для мусора что-то лежит. Подошла поближе: клочки исписанной бумаги, и на одном вроде мое имя. Маменьки рядом не было, и я с колотящимся сердцем вытащила порванную на кусочки бумагу из корзины и положила в карман.

Вообрази мое потрясение, когда я сложила бумажки вместе и оказалось, что это письмо от тебя.

О, Экси! Прости, что все это время не писала тебе, но ты послушай, по каким причинам: мне сказали, что ты умерла. Не знаю, как выразиться по-другому.

С момента нашего расставания и до этой минуты я, размышляя о своей жизни, считала тебя умершей, что ты на небе вместе с мамой. И тут – на тебе! Этот обман сведет меня в могилу.

Надо будет как-то объяснить поведение маменьки, найти смягчающие обстоятельства, что ли. Надо будет рассказать, что со мной случилось после твоего отъезда.

Ты знаешь, у меня нет твоего адреса. Конвертов от тебя я не видела. Искала и не нашла. Стараюсь держаться выше горя, потому что даже если я тебе напишу, то как передам письмо? Мне до сих пор не верится, что ты – реальный человек, меня будто призрак коснулся. И будто пишу я призраку.

Март, 1868. Резюмирую, опять второпях.

Этот дневник безопасно писать, только если никого рядом. Будет ужасно, если кто-нибудь его найдет или разнюхает, что я знаю про ужасный секрет: моя сестра жива! Ты не идешь у меня из головы, и я твердо решила писать для тебя в своем дневнике – в надежде, что когда-нибудь ты прочтешь его.

Мне больно думать о том, как маменька обманывала тебя, писала тебе от моего имени и о моих делах, – эти письма ты, несомненно, получила. После того как мне в руки попалось твое письмо и я прозрела, никак не могу взять в толк, зачем все это маменьке? Со слов слуг я знаю, что много лет назад в Рокфорде у маменьки умерла дочка примерно одного со мной возраста и внешности. Полагаю, она видит во мне свою покойную дочь.

Пожалуйста, не думай плохо о маменьке. Она очень милая дама, только здоровье у нее слишком хрупкое. Я много раз видела, как она теряла сознание от малейшего толчка или даже словесного намека на раздор.

Все стараются не расстраивать ее, иначе лицо у нее зальет смертельная бледность, начнутся жуткие головные боли и взрывы гнева. Ах, никто меня не любит! – рыдает она, пока мы ее успокаиваем.

Так что мне было строго-настрого запрещено упоминать тебя, Джо, маму или Нью-Йорк. Отец повторял: не надо огорчать маменьку, и я все эти годы старалась изо всех сил. Маменька повторяла: ты же моя доченька Лилли Эмброз, и я была ею. Должна сказать, раньше, когда я считала, что ты на небесах, делать это было куда легче. А теперь все изменилось. Мне не к кому обратиться, кроме этого дневника.

В то первое лето – восемь лет тому назад! – я каждый день спрашивала, когда увижу тебя или брата. При каждом таком вопросе лицо у маменьки делалось очень печальное и она принуждена была прилечь на свою кушетку.

Давай не будем об этом, говорила она. В один прекрасный день она велела мне помахать рукой отъезжающему поезду. Когда мы вернулись домой, маменька сказала: ты знаешь, что твоя сестра Энни уехала на этом поезде? Она возвращается в Нью-Йорк, чтобы разыскать вашу маму.

А я заплакала, мне стало так грустно, что ты покинула нас с Джо. Но маменька сказала: о нет, Лили, пусть прошлое останется в прошлом. Больше она на эти темы говорить не пожелала. Сказала, надо подумать о чем-нибудь прекрасном, например о Рождестве. Сказала, что молилась о хорошей маленькой девочке – и вот я здесь. То и дело спрашивала: ты меня любишь? Если я отвечала «да», она улыбалась и глаза у нее делались добрые-предобрые, даже цвет менялся, как меняется вода, когда завариваешь чай. Кажется, все бы сделала, чтобы она тебе улыбнулась. Я старалась, Экси, я выучила все псалмы, какие она хотела, учила все уроки и вела себя безупречно. Но угодить маменьке было нелегко.