Читать книгу - "Балтийский эскорт - Николай Черкашин"

Старший механик “Хасана” А. Устинов:

“22 июня 1941 года в 6 часов утра ко мне зашли соседи - капитан сошвартованного борт о борт с нашим пароходом “Эльтон” И. Филиппов и старший штурман Ю. Климченко. Они тайком от немецких патрулей пролезли через натянутые тросы и оказались в кормовой надстройке, где расположена моя каюта. Оба очень встревожены - только что подслушали немецкое радио: Гитлер в своей речи обвиняет СССР в вероломстве и всячески угрожает. Я пригласил их пройти к нашему капитану - Балицкому. Но едва мы вышли на шлюпочную палубу, как патруль, шедший по причалу, потребовал, чтобы “эльтонцы” вернулись на свой пароход. Я же позвонил Балицкому в каюту…

Вскоре там состоялся “совет в Филях”. Мы - первый помощник Гребенин, старший штурман Никитин и я получили распоряжение сжечь все секретные документы вместе с уставом ВМФ. “Секреты” жгли в гальюне, а стенгазеты, папки с протоколами всевозможных собраний - бросили в топку судового котла. Едва я швырнул последнюю охапку в пламя, как по решетчатым трапам машинного отделения загрохотали кованные сапоги. Это ворвались военные моряки, привлеченные бумажным пеплом, летящим из трубы”…

Капитан “Хасана” Х. Балицкий:

“Едва я очистил свой сейф от “секретов”, как ко мне постучался судовой радист Е. Рудаков:

- Товарищ капитан, я могу проникнуть в опечатанную радиорубку через запасную дверь и дать радио в Ленинград о нашем положении…

Я не успел ему ответить: в каюту ввалился немецкий солдат и потребовал, чтобы я вышел на палубу и его офицеру. Пришлось стать в позу:

- Здесь я капитан, и если офицер хочет меня видеть, пусть сам поднимется сюда! Тогда вошли еще двое солдат и под дулами автоматов вывели меня к офицеру. Тот потребовал, чтобы я спустил флаг. Я заявил, что это насилие, и никто из моих моряков не станет этого делать. Немцы сами спустили наш флаг. Мы стояли, стиснув зубы. У нас не было сил противостоять им…”

Моторист Л. Мартюков:…“Нас сгоняли с нашего “Волголеса” под рычащие крики “Раус унд раус!” На причале уже стояли крытые тюремные грузовики. А наш капитан Л. Новодворский подошел к гестаповскому офицеру, руководившему захватом теплохода и, как ни в чем не бывало, предложил:

- Господин офицер, у нас готов обед, разрешите команде принять пищу!

- Что-оо?! - Взъярился гестаповец. - Вас покормят там, куда привезут!

А привезли нас в штаттинскую тюрьму. С корабля да не на бал… Тюрьма особого разряда. В ней содержались пленные польские, французские, датские генералы и старшие офицеры. Нас поместили в общую камеру с зарешеченный стеной. Сникли было духом, да наш кок Миша Мудров умудрился прихватить с собой гитару. Ударил по струнам: “Эх, Андрюша, нам ли жить в печали!” А потом привезли ужин на дребезжащей тележке. Выдали по миске “зупе” - мучной баланды да по 150-200 граммов эрзац-хлеба… Эх, не раз мы еще вспоминали тот обед, который остался на родном “Эльтоне”. Неужто, немцы слопали?”

Старший механик т/х “Хасан” А. Устинов:

“Экипажи всех захваченных судов - а это 250-270 человек - разместили в бараках лагеря Бланкенфельд. Мы жили общей надеждой на то, что на рано или поздно обменяют на немецких моряков, интернированных в СССР. (Их было гораздо меньше, чем советских в Германии. Только благодаря гражданскому мужеству начальника Рижского порта, запретившего немецким судам покидать Ригу 21 июня 1941 года, несколько экипажей попали в руки советских властей. - Прим. публ.). И вскоре - в начале августа первого года войны - 60 моряков, прибывших в Штеттин для приемки шаланд землечерпального каравана, были погружены в автофургоны и отправили к болгаро-турецкой границе на обмен. С нетерпением ждали и мы своего часа…