Читать книгу - "Гулящие люди - Алексей Чапыгин"

– Бейте иных, кто вас морит на сухарях, а чужеземцев кормит до упаду!

– Так ведь то от великого государя!

– Откуда все собирают на корм царю?

– От нас-то верно… Только так из веку идет.

– Пусть из веку, только ваши руки в крови от работы, а бояре и боярские дети считают за бесчестье руки марать работой… Сказано в книгах: «В поте лица будешь есть хлеб!», а разве же бояре потом добывают хлеб?

– Палочьем замест пота!

– Кнутьем!

– Правежом!

– В ком сила царская? – спрошу я.

– В князьях, воеводах, наместниках!

– Лжете или не понимаете – в вас, мужики! Из вас, солдаты, без солдата и воевода едино что баба на печи! Куря во штях едят, а где берут?

– У нас на дворе!

– Правда, черной немчин!

«Солдаты, связать черного “по слову и делу государеву” и воеводе дать!» – Еще раз услыхал Иван Каменев из темноты двора хотя и измененный, но уже явно голос Шмудилова. От огня на голос в темноту крикнули:

– Ты дурак! Тронь-ка ево, он свойственник маёру-у!

– Маёр Дей, он те свяжет!

– Солдаты, я и четвертой доли не чел вам о кормах послам… сказывал неполно, что отпускано от царя… что дано дворянам при послах не чел, но к голоду и правежу вы привыкли – одного паситесь! День-два годя придут стрельцы имать и судить вас за кабаки и попов… будут искать среди вас заводчиков!

– Пущай придут! Стрельцов расшибем и пищали на них оборотим.

– Стрельцам на Коломне не быть!

– Берегись! Стойте меж себя дружно.

Иван Каменев встал с чурбана, где сидел, пошел в избу. В избе был Сенька, рейтар с ним тихо о чем-то говорил.

– Семен, двинься на край скамьи.

Сенька, уступив дорогу, передвинулся. Каменев сел. Рейтар тяжелой рукой взял перо, стал писать, норовя свой почерк приблизить к полууставу. Он ничего не слыхал и никуда, кроме бумаги, не глядел. Таисий – Иван Каменев – придвинулся к Сеньке, тихо сказал:

– Позовут солдата… встанет у креста. Надо убрать его – сыщик, иначе нам не быть!

– Понимаю…

– Рейтар, судья.

Рейтар поднял голову:

– Чую, капитан!

– Как ближний и верный нашему делу, ты должен вести порядок! Прикажи Шмудилову быть у налоя.

– Верно, капитан! Эй, позвать Шмудилова!

Солдаты от дверей протеснились в сени, в дверях сеней раздались их голоса:

– Шмудило-о-в!

– Слышу-у!

– В избу зовут!

– Иду-у!

Солдат с вороватыми глазами, трогая на голове железную шапку и запахивая тягиляй, пролез к столу.

– Ко кресту стань! – приказал рейтар. – Не убегай – може приведут кого…

– Крест – ништо! Отпуст срамной…

– Делай!

– Чую, встаю. – Солдат встал у налоя.

Сенька, поклонясь Каменеву, вышел из избы.

В избу к Бегичеву Сенька вернулся ночью. Таисий не взглянул на него, он угощал водкой старика пономаря ближней церкви. Старик сидел за столом в большом углу, Сенька на лавке близ стола.

– Я, Иванушко, ой чуток! Примерно кочет шевельнет крылом на седале, ай ветер веревкой язык колоколо шорнет, и сплю, да чую… А тут, как залез на свое верхотурье, покрестился, концы нащупал, звонить хотел и чую – Москва звонит, по-праздничному звонит, давно такого звону не бывало… Э, мекаю, надо к Иванушке брести – просил. Я рад, и он-де рад будет! Патриарх оборотил, а то паству кинул на сколь время… от черной смерти заступа – помолит, покропит, пройдет, може, напасть… сказывают, утихать стала.

– Пей еще кружку, дед Дмитрий!

– Пошто не выпить? Я чай русской, не кукуй^[154] аль кто, русской, значит, коли подносят, пей, еще почествуют – пей! А вот гляжу – твой постоялец пришел – лик в крови… ужели имали его лихие, альбо солдаты?

– Пей, чего на моего постояльца зреть! Места ему чужие, по темноте ежедень землю носом роет.

– Упал? Ну, за здоровье! Пью… хлебца опять с чесночком дай! Так… хи, я вот старой и хмельной бываю, да ночью дорогу ногой гребаю, не убреду в яму – не-е-т!

Таисий взял со стола одну свечу, подошел к Сеньке:

– Умойся, бери огонь.

Сенька отошел в сени к рукомойнику.

– Может, дед, тот звон не патриарший, а к празднику? В Москве что ни день – звонят какому-либо святому.

– Сумнителен ты? Так вот те сказка: день спустя, век такого не бывало, солдатёнко забрел – шапка железна, тягиляй с воротником стеганый, зрю датошный, как есть! «Пусти, гыт, дедушко, на колокольну…» – «Пошто?» – вопрошаю. «Да позреть, не шлет ли де патреярх стрельцов на Коломну». – «А зачем они, стрельцы?» – «Ты старой, пошто знать тебе?» – «Так, говорю, мне знать не надо и тебе на колокольну не надо!» А он смеетца… Пригляделся – узнал: московский человек, на Земском дворе в ярыгах служил… вон ты хто! «Ну, поди, коли знаемой…» Расстегнул, скинул тягиляй и в кафтанишке полез – значит, верно учуял, патреярх! До пономарьства, Иванушко, был я дворником на постоялом, и ярыги к нам забредали. В пономарях не быть бы, да на постоялый церковники хаживали пропиваться. Хозяин-от втай корчму держал, а дьякон сколь раз в той корчме спускал с себя все до креста, и я ему платьишко ссужал укрыться. А как ярыги довели, что корчму прогнали, я к тому дьякону, он же меня сюды к попу… поп и благословил в пономари. Одначе, сынок, поднеси еще круг да в кулак кус хлеба, и побреду! Спать не лягу, чай, скоро звонить. – Пономарь выпил на дорогу, помолился на деисус и, покланявшись, ушел.

Сенька, придя умытый, поставил оплывшую от ветра свечу на стол. Приятели поели и, выпив водки, заправили по рогу, стали пить табак. Сенька от водки выпитой не развеселился – глядел угрюмо.

– Чего, Семен, мой брат, не весел?

– Да, вишь, Таисий, радоваться мало чему… жить думал с тобой тихо и углядел: круг тебя рожи боярских сыщиков, оплошал – и закуют.

Таисий хлопнул его по плечу:

– Эх, ты! С таким богатырем мы скрозь каменные стены пройдем.

– Богатырь я малый есть!

– Тебе видится малый – я же ведаю, ты богатырь большой, а что солдат?

– Кончено, доводить не будет.

– Из пистоля?

– Нет, шестопером… махнул раз – голова расселась пополам, а кровь мне в лицо.

– Он ведь датошный, в железной шапке?

– Шапка, должно, холодила, снял с головы, держал у пазухи, только шли они вдвоем, один потом свернул, а тот, кой у креста в избе стоял, замешкался – мне то было сподручно, – убил… Убитой того учил: «Поди-де к воеводе, скажи “слово и дело государево”.