Читать книгу - "Северная война - Андрей Бондаренко"

— Жалко-то как — Никиту Апраксина! — искренне огорчился Петр. — Неплохой воевода получался из мальца, дельный… Все корабли плененные, охранитель, ты направил в Псков? Оно и правильно, если надо будет, то они помогут отогнать шведов от города.

По предложению генерала Шереметьева выпили по первой чарке, помянув славных воинов, погибших в озерной баталии, помолчали, закусили.

— Слышь, Данилыч, а куда ты услал Бровкина Алешку? — с аппетитом обгладывая жирное гусиное бедро, спросил царь. — А потом и про герцогиню эту поведай — как да что… Не, мне твоя Александра Ивановна вкратце обрисовала — общую картинку, только я так до конца и не понял: в чем высший смысл этой истории? Я же тебя очень даже хорошо знаю! Не иначе что-то задумал хитрое да высокоумное?

— Начну по порядку! — весело похрустев маринованной редькой, приступил к ответам Егор, прекрасно понимая, что местами придется нагло врать. — Маркиз поехал на восток, поближе к Сибири-матушке, повез прятать в дальний острог подлого шпиона турецкого. Понимаешь, мин херц, приехал ко мне в Псков один басурман — с письмом от Медзоморт-паши. Мол, надо данного турка отправить на Урал, чтобы он там все внимательно осмотрел — на предмет будущих торговых дел. Я так подумал: с одной стороны, нам в горах Уральских чужие глаза совсем и не нужны, а с другой, надо и Медзоморт-пашу уважить. Человек он хороший, почему не помочь? Вот пусть этот коварный шпион и сидит — в уральской темнице, а в Константинополь так отпишем мол: «Уехал ваш посланец на восход солнца, да и пропал совершенно бесследно. Россия — она же бескрайняя, в ней затеряться случайно — раз плюнуть…» А что такого? Как наш дьяк Прокофий Возницын в Константинополе исчез без следа — так и ничего? Вот и турецкий посланец — сгинул…

— Дурью все маешься! — недовольно скривился Петр. — Не, про Урал да «чужие глаза» я полностью согласен с тобой. Пошли все эти любопытные иноземные морды — куда подальше! Но зачем же вокруг этого — городить такой непростой огород? Свернули бы тонкую шею этому шпиону прямо в Пскове, закопали бы в ближайшем глубоком овраге, а Медзоморту отписали бы, что, мол, успешно отбыл ваш человечек — в сторону далекой Сибири… Делов-то! Впрочем, Данилыч, это твои погремушки, не буду встревать…

«Эге, будь настороже, братец! — тоненьким и бодрым комариком заныло чувство опасности. — Глаза-то у нашего Петра Алексеевича блеснули как-то очень уж недоверчиво. Запомнит он явно об Аль-Кашаре, а это очень плохо. Эх, надо было, действительно, пристукнуть этого араба по-тихому, как сам царь советует! Что теперь делать? Надо при первой же возможности, как подвернется подходящий серьезный повод, тебе лично выезжать в уральские края. Как это — зачем? Чтобы надежно исправить собственную же оплошность…»

— Ладно, давай сказывай про курляндскую герцогиню! — велел Петр. — Но сперва еще пропустим по одной чарке. Предлагаю выпить: за прекрасных и нежных девиц, что скучают по нам, непутевым, где-то…

Пропустили.

— У герцогини Луизы и маркиза Алешки амур приключился! — аккуратно промокнув губы рукавом своего камзола, поведал Егор. — Вот я и подумал, что это можно здорово использовать в наших делах прибалтийских…

— Ага-ага! — недоверчиво и смешливо покачал головой царь. — Заливаешь, наверное! Просто захотел помочь другу-приятелю увести у курляндского герцога законную супругу, а теперь вот выискиваешь серьезные причины. Ну сказывай, где в этом амуре государственная выгода?

— А вот сам подумай, мин херц, только не спеши. Алешка же этого Фридриха-Вильгельма честно вызвал на дуэль, а тот не явился, то бишь — струсил. Из-за этого наша рыженькая Луиза официально и объявила: что больше не считает герцога своим супругом и разрывает с ним всякие отношения…

— Что из того? Подумаешь! — лениво зевнул царь.

— Ничего и не подумаешь! — не сдавался Егор. — Трус — значит, не рыцарь! Следовательно, не заслуживает права носить герцогскую корону! Вот ты, государь, и пишешь письмо тамошнему рыцарству, а в этом своем послании подробно излагаешь все обстоятельства дела и строго требуешь — данного герцога незамедлительно сместить (убить, отправить в ссылку, выгнать за пределы Митавы), а на его место назначить (выбрать, определить на рыцарском турнире, метнуть жребий) нового и достойного.

— Какой в этом прок? Ну изберут митавские худосочные дворяне вместо одного худосочного придурка и слюнтяя — другого… Что из того?

— В том-то все и дело, что тамошние лентяи вообще ничего не будут делать! Так этот позорный Фридрих-Вильгельм и останется Великим герцогом Курляндским до самой своей смерти. Понимаешь теперь, мин херц?

— Не-а! — честно признался Петр, уже начиная гневно посверкивать глазами.

— Потом, когда уже возьмем Нарву, — мечтательно прищурился Егор, — можно будет и все земли прибалтийские перевести под руку русскую. Под твою, то есть Петр Алексеевич, руку. А вот и веский повод — Курляндию захватить! Мол, вас же, козлов драных, жирных да ленивых, просили добром — сменить вашего занюханного герцога? Просили! Вы не послушались, оставили старого? Теперь уж не обижайтесь, родимые: мы его сами сменим! А чтобы дальше не возникало всяких ненужных казусов, на герцогский трон мы посадим своего человека… К примеру, кто из русских дворян возьмет на свою шпагу Митаву-город, тому и быть — Великим герцогом Курляндским! А, мин херц, чем это плохо? Будет сидеть на Митаве верный тебе человек, проверенный и надежный. Не просто испуганный и дрожащий вассал, которого привели под присягу силой русского оружия, а по-настоящему — свой в доску. Русский — по своей природе! — лукаво подмигнул Волкову: — Вот ты, Василий, готов стать курляндским герцогом? Что смущаешься — как кисейная барышня? Отвечай, когда начальство спрашивает!

— Дык я то что? — смущенно и несвязно забормотал Василий, сразу поняв, куда и к чему клонит Егор. — Как Петр Алексеевич прикажет, так и исполню! Хоть завтра…

На царя, как и ожидалось, напал нешуточный приступ необузданного хохота, по окончании которого Петр пообещал:

— Ладно, как будет подходящее настроение, в смысле — ехидное да глумливое, так сразу и начертаю писульку курляндским толстопузам… Может, и выгорит дело! А пока, — обернулся к Шереметьеву, — расскажи-ка, Борис Петрович, друг любезный, господину генерал-майору о наших делах воинских.

Шереметьев, сыто рыгнув, с видимым неудовольствием отложил на тарелку свиную лопатку, обглоданную только наполовину. После чего тщательно обтер руки о бархатные голенища собственных сапог, из обычного посеребренного ведерка, стоящего на краю стола, зачерпнул емким ковшиком — на длинной ручке — пенного хорошо настоявшегося кваса, вволю напился — прямо из ковшика, рыгнув еще раз, принялся излагать, изредка внимательно посматривая на Егора своими выпуклыми и умными глазами:

— Правый берег, русский еще совсем недавно, мы, Александр Данилович, разорять не стали, пожалели. Да и по Иван-городу из пушек постреляли без всякого прилежания: древняя российская вотчина как-никак. И многие жители в этом городе — люди русские… По временным мостам и бродам — в двух-трех верстах выше по течению Наровы от крепости — наши войска перешли на левый берег. Здесь уже оторвались от всей российской души: пожгли мызы и деревеньки ливонские, вот, — кивнул головой на свою тарелку, — разжились отличной, в меру жирной свининой… Но крестьян и прочих работных людишек убивать и брать в полон не стали. А зачем, собственно? Не сегодня, так завтра эти края станут нашими, надо же будет кому-то пахать да сеять. Так только, разогнали всех по разным сторонам. Я солдатикам своим даже девок тамошних не велел трогать… Ага, значит, подступили к Нарве. Тут-то и выяснилось, что не все гладко придумано тобой, господин генерал-майор! Как бы это объяснить тебе — попроще? Состав горючий, коим метательные гранаты начинены, он и неплох совсем: жарок — при взрыве, пламя поднимается высоко. Только вот…