Читать книгу - "Тайны Французской революции - Эжен Шаветт"

– Не знаю. Может быть, завтра или через неделю… или через три года. У него так плоха память, что он вспоминает о своих гостях иногда после весьма продолжительного времени.

Гнев овладел графом при этих словах.

– Ты не воображаешь ли, что у меня хватит терпения дожидаться его доброй воли?

– О, я надеюсь, что вы запасетесь терпением… вы довольно умны, чтоб подождать, иначе нам самим придется придумывать для вас развлечения.

– А в самом деле!

– Да, у нас был гость, который совсем озлобился от недостатка терпения. Тогда, чтоб успокоить припадки его дурного настроения, мы ему выдергивали зуб каждый раз, как он принимался кричать. Когда у него не осталось больше зубов…

– А он все-таки кричал?

– Да, он, понимаете, был одним из тех скверных упрямцев, которые непременно хотят, чтоб за ними было последнее слово.

– Что же вы с ним сделали, когда у него не было больше зубов?

– Мы дергали ногти, – отвечал начальник с добродушным видом. – На девятнадцатом он закончил тем, что успокоился.

– Ну, любезный, знаешь ли, твой разговор полон очарования. С таким балагуром, как ты, я больше не боюсь соскучиться здесь.

– Вы изволите мне льстить, сударь.

– Ну, так решено. Я надеюсь, что ты развеселишь меня, если твой господин слишком замешкается со своим визитом, – сказал Кожоль, не очень-то испугавшийся оригинальных историй этого бандита.

– Но, если по чести, положение ваше не слишком плачевно, потому что нам приказано исполнять все ваши требования… кроме одного.

– Чего же?

– Выходить из комнат.

– А если я не спрошу позволения?

– Мне будет очень прискорбно… особенно теперь, когда я вполне оценил превосходный характер вашей милости… Но я буду вынужден размозжить вам череп.

– Итак, я предупрежден.

– Вполне. Но во всем остальном мы к вашим светлейшим услугам.

– О! Во всем, во всем, – возразил граф тоном сомнения.

– Во всем, что дозволит исполнить мне скромность, – подтвердил плут с видом испуганной добродетели.

– Ну, разумеется! Итак, я могу требовать всего, что только мне вздумается?

– Попробуйте загадать какое-нибудь желание.

– Честное слово, не хочется. Вот тут мой ужин, а там постель – ждут меня, мне нужно только поесть да поспать. Остальное – на завтра.

Вдруг он спохватился:

– Как же, как же, у меня есть желание.

Он подумал, что был уже час пополуночи и что начальнику будет трудно сдержать данное слово.

– Посмотрим, что это за желание.

– И оно тотчас же будет исполнено?

– Конечно.

– В таком случае мне нужен камердинер, чтоб меня раздеть.

– Хорошо! – сказал тот спокойно, направляясь к двери.

Кожоль окликнул его:

– Пойми меня правильно, любезный, я не хочу одного из тех ужасных хвастунов, которыми ты командуешь. Мне нужен настоящий лакей, хорошо знакомый с своим делом.

– Да, да, понимаю… один из тех старых служителей, которыми знатные дворяне окружали себя когда-то в своих замках.

– Верно.

– Подождите, мы устроим еще лучше. Чтоб вам не наскучило новое лицо, я пришлю к вам старинного служителя вашего семейства, – сказал бандит с достоинством.

Он вышел.

Подсмеиваясь над бесстыдством негодяя, молодой человек сел за стол, спиной к двери.

Поднося очередной кусок ко рту, он услыхал за собою голос, произнесший:

– Я к услугам графа Кожоля.

Пьер обернулся и увидал особу, которая поспешила прибавить:

– Разве граф не узнает своего старого Лабранша?

При виде жалкого существа, представшего перед его глазам, пленник не мог удержаться от смеха.

– Ты! Лабранш? – вскричал он. – Меня не проведешь, бездельник! Негодяй, приславший тебя, желая выпутаться из затруднения, в которое я поставил его своим требованием, выдумал камердинера… да еще вдобавок камердинера моего семейства.

Пришедший грустно покачал головой и произнес вяло:

– Дело в том, что граф помнит Лабранша жирного, цветущего, напудренного и гладко выбритого. Вы не можете признать меня сейчас в этом исхудалом, износившемся старикашке, обернутом в лохмотья, с нечесаной седой бородой – словом, таким, каким меня сделали несчастья и страдания, с тех пор как я оставил службу в вашем доме.

– Хотя твоя наружность и не возбуждает никаких воспоминаний во мне, однако мне знаком твой голос… Но когда я его слышал? Вчера ли, неделю ли тому назад или год, решительно не могу сказать, – отвечал Пьер, рассматривая старика, державшегося перед ним в почтительной позе и с опущенными глазами.

– Вы легко можете убедиться в том, что я Лабранш.

– Каким образом?

– Допросив меня о прошлом.

– Это правда.

Подумав с минуту, Кожоль спросил:

– Где ты меня видел в последний раз?

– Пять лет тому назад между Краоном и Пуатье, когда вандейская армия, потерпев поражение в борьбе против Гранвилля, отступила к Ингранду и, отыскивая брод через Луару, была разбита при Савенне.

– Хорошо, – отвечал молодой человек, – расскажи подробно об этих днях.

– За неделю перед тем граф, ваш отец, погиб на эшафоте Анжера со своим другом, господином Бералеком, взятым так же, как и он, с оружием в руках. Графиня с дочерью, изгнанные из своего сгоревшего замка, подожженного синими, верхом следовали за вандейской армией вместе со многими другими женщинами. Приехав в Краон, вы отговорили мать и сестру продолжать с вами отступление, подвергаясь опасностям, с каждым шагом все более и более грозным. По вашему совету они задержались в Краоне, надеясь найти там убежище, а я, не желая расставаться в несчастии со своими добрыми госпожами, оставался в Краоне, чтоб прислуживать им.

– А что сталось с ними, когда я ушел с товарищем по оружию? – спросил Кожоль дрожащим голосом и со слезами на глазах, и при воспоминании о дорогих людях, погибших в огне революции.

– Три дня мы скрывались в Краоне. Но люди, приютившие нас, испугались приближения синих. Надо было бежать, бежать без оглядки. И после тысячи опасностей мы наконец достигли Парижа, где графиня надеялась найти более безопасный приют, нежели в другом месте. Я нашел себе работу в гавани, но так как заработок был очень скуден для троих и так как дамы скоро потратили те несколько луидоров, которые удалось сберечь в бегах, ваша мать решилась искать приработка. Однажды вечером, вернувшись с работы, я нашел дом пустым: графиня и ваша сестра были арестованы. Белые руки и сбивчивые ответы вашей матери возбудили подозрения одного лавочника, приверженца республики, к которому, на свою беду, она обратилась за работой. И этот человек донес на нее в полицию.