Читать книгу - "Тень мечей - Камран Паша"

Маймонид мог списать это на игру воображения, но ему показалось, что время остановилось. Тронный зал султанского дворца был на удивление тих и недвижим. Воздух застыл, как будто весь двор Айюбидов задержал дыхание. Даже вездесущие мухи таинственным образом исчезли из украшенного колоннами зала, вероятно испугавшись самого противостояния, которое назревало под покровом убийственной тишины. В этом подавляющем вакууме, настолько мощном, что он вобрал в себя даже память о звуке, раввин понял истинный смысл высказывания замкнутых знатоков каббалы^[59]: «В тиши раскрывается бесконечность». В этот решающий момент, когда все другие мысли вылетели из головы, Маймонид почувствовал присутствие Господа. И Судьбы.

На мраморном полу, всего в тридцати шагах от раввина, стояли испуганные герольды. Они принесли вести — пока еще не озвученные — от прибывших недавно полководцев, вести, которые перевернут ход истории. Троих отрядил король по прозвищу Ричард Львиное Сердце, чьи корабли были впервые замечены у берегов Палестины всего четыре дня назад. Новость о прибытии неверных захватчиков тут же облетела округу, вселяя ужас в сердца евреев и мусульман и неуверенность — в сердца оставшихся в Иерусалиме христиан, которые уже привыкли к снисходительному и беспристрастному правлению Саладина. Шпионы аль-Адиля сообщили, что у северного побережья кинули якорь более двухсот судов, на борту которых от пятнадцати до двадцати пяти тысяч человек. Новоприбывшие присоединились к своим осажденным братьям в окрестностях Акры. Такая армия, объединившись с остатками сил крестоносцев из Палестины, представляла собой довольно серьезную и непосредственную угрозу мусульманскому господству.

Султану удавалось сохранять внешнее спокойствие, но Маймонид заметил первые признаки неподдельного напряжения на лице друга; таким он не видел султана почти два года — со дня сражения при Хаттине. После того как пал Иерусалим, а выжившие франки были нейтрализованы на побережье, где, как надеялся раввин, они в конце концов умрут от голода или тифа, Саладин разрешил большей части своих сподвижников, принимавших участие в священной войне против неверных, вложить оружие в ножны и вернуться домой, в Сирию и Египет. Он сохранил ядро боевых сил, чтобы оборонять Палестину, но этого было недостаточно для противостояния угрозе подобного масштаба.

За минувшие несколько дней султан послал гонцов во все города Святой земли, призывая всех годных к военной службе мужчин присоединиться к армии султана. Но понадобится несколько недель, прежде чем войско султана нарастит былую мощь. Да и порядок в государстве быстро рушился. Мрачный покров нервного ожидания, который в течение нескольких месяцев окутывал Иерусалим, сейчас превратился в истерию, грозившую перерасти в настоящий хаос. Целые семьи бежали в поисках иллюзорной безопасности в горы, оставляя свои дома на разграбление мародерам. Ситуация ухудшилась, когда пришло известие о том, что франки перехватили и потопили судно, перевозившее из Египта так необходимое сейчас оружие.

А потом прибыли гонцы. Под ненавистными — золотой крест на темно-красном — знаменами франков. Маймонид думал, что больше никогда не увидит эти стяги. Все трое прибыли в Иерусалим без оружия. Нервные лучники Саладина пристрелили бы их еще у городских ворот, но герольды обернулись в голубые плащи дипломатов, зная, что закон султана запрещает стрелять в переговорщиков.

Гонцов проводили в тронный зал, куда поспешно созвали всю знать. Сотни дворян (притязания некоторых были по меньшей мере сомнительными) собрались в огромном помещении с высокими потолками, а полководцы и более мелкие чины армии Саладина выстроились в ожидании в два длинных ряда. Военные облачились в лучшие церемониальные одежды бирюзовых тонов, их головы венчали идеально накрученные белые чалмы, в руках — поднятые в знак приветствия ятаганы, усыпанные драгоценными камнями. Герольды стояли в самом центре почетного караула — острые лезвия находились в опасной близости от их плеч. Маймонид, как, вероятно, и сами посланники, прекрасно понимал, что воины готовы изрубить их на мелкие кусочки, если султан внезапно отменит закон о дипломатической неприкосновенности незваных гостей.

Пока аль-Адиль с сердитым видом сидел рядом с пустым троном, весь зал с трепетом ждал появления султана. Саладин редко опаздывал на официальные события, но сегодня задержался намеренно. Маймонид понимал, что султан хочет дать понять гонцам крестоносцев, что у него есть дела и поважнее. На самом деле за минувшие несколько недель на повестке дня у султана не было ничего более важного, чем прибытие крестоносцев.

В то время как придворные во всепоглощающей тишине замерли, ожидая начала переговоров, Маймонид рассмотрел гостей. Одного из них он уже видел раньше — это был герольд по имени Уолтер Алджернон, молодой человек с соломенными волосами и щедро усыпанным веснушками лицом. Уолтер состоял на службе у спасшегося бегством франка Конрада, который отказался принять дарованную великодушным Саладином амнистию и присоединился к уцелевшим франкам близ Акры. За последние полтора года армия Саладина несколько раз сталкивалась с войсками Конрада, но ни одна из сторон не одержала победу, поэтому стычки переросли в неофициальное перемирие, так как и те, и другие устали от непрекращающихся боевых действий. За эти месяцы Уолтер, выступавший в роли посланника Конрада и главного посредника в переговорах, стал при султанском дворе если не желанным, то частым гостем. Для Уолтера, родившегося и выросшего на берегах реки Иордан, которая протекала на границе владений крестоносцев с мусульманской Сирией, арабский был родным. Он заслужил уважение самого султана своим добросовестным посредничеством.

Остальные двое были незнакомы. Один — явно воин европейской армии, только что сошедшей на берег. Высокий, с ниспадающими темными волосами и печальными глазами, он имел разительное сходство с изображением Иисуса из Назарета, которое висит в церквях в Иерусалиме. В то время как Уолтер, казалось, нервничал и суетился, стоя в самом центре огромного зала (ранее, когда герольд доставлял послания от Конрада, его никогда не окружали вооруженные до зубов воины), европеец оставался потрясающе спокойным перед лицом возможной смерти. Он не сводил взгляда с пустующего трона и терпеливо ждал.

Маймонид был заинтригован. Даже несмотря на то, что вновь прибывший гость, вероятнее всего, никогда не находился в окружении арабов и никогда не бывал в таком роскошном зале, украшенном чужеземными фресками и геометрическими фигурами, он, казалось, был полностью поглощен возложенной на него миссией. Этот крестоносец не проронил ни слова с того момента, как два брата-близнеца — телохранители Саладина — проводили их в зал, но Маймонид сразу почувствовал, что в нем нет ни высокомерия, ни ярости, присущих крестоносцам. Европеец, наоборот, излучал спокойствие, которое непостижимым образом лишь подчеркивало мистическую власть тишины, нависшей над залом.

Третий гонец, если его можно было так назвать, оказался самым необычным. Темная, как сажа, кожа, густые курчавые волосы, выступающий крючковатый нос, пара золотых серег, которые оттягивали мочки ушей, — этот человек явно был либо из Йемена, либо из Эфиопии. Он, несомненно, был рабом; низко склонив голову и скрестив перед собой руки, он стоял за спиной европейца. Чернокожий раб был напуган, и Маймонид с жалостью смотрел на его дрожащую фигуру. Что делает здесь этот раб? При разговоре, имеющем такую дипломатическую важность?