Читать книгу - "Сестры - Георг Эберс"

Теперь Клеа приходилось идти тише, чтобы не сбиться с узкой дорожки. В темноте она себя чувствовала бодрее. Глубоко дыша, девушка остановилась и собрала всю силу воли, чтобы спокойно обдумать, что сейчас следует сделать.

С того момента как она увидела убийц, всякая мысль о мщении, всякое желание покарать соблазнителя смертью исчезли из ее души. Теперь в ее душе властвовало одно желание — спасти любимого человека от когтей этих хищных зверей.

Медленно подвигаясь вперед, Клеа повторяла себе все, что слышала из уст Эвергета, евнуха, отшельника и убийц о Публии и Ирене, вспоминала каждый шаг, сделанный ею после того как она вышла из храма, и опять она убеждала себя, что все эти опасности и страхи она вынесла исключительно только ради Ирены.

Очаровательный образ сестры вырисовывался в ее воображении, не возбуждая ревнивого недружелюбия, ни разу не омрачившего ее чувства к Ирене даже в моменты самых бурных всплесков страсти.

Ее сестра, ее девочка выросла на ее глазах, благодаря только ее попечением, окруженная солнечным лучом ее горячей любви.

Заботиться о ней, лишать себя всего, нести тяжелый труд сделалось для нее наслаждением, и когда Клеа, по обыкновению, обратилась мысленно к отцу с вопросом: «Не правда ли, я сделала все, что могла?» — ей казалось, что она услышала одобрительный ответ. Глаза девушки наполнились слезами, и все горькое и беспокойное, что еще недавно наполняло ее сердце, осталось далеко позади, и на душу повеяло бодрящим дыханием чистой радости.

Девушка остановилась на мгновение, чтобы оглядеться. Освоившись с окружавшей темнотой, она различала один из храмов в конце аллеи сфинксов, и вдруг неожиданно раздалось торжественное жалобное пение.

Это были жрецы Осириса-Аписа, в полночь справлявшие на крыше храма мистерии своего бога.

Она хорошо знала этот гимн, оплакивающий умершего Осириса и обращенный с мольбой к нему сломить могущество смерти и, восстав, одарить мир новым светом и новою силою жизни, возродить все умершее к новому бытию.

Этот набожный плач потряс ее изболевшуюся душу. Может быть, ее родители тоже обрели смерть и теперь вместе с богом, разливающим жизнь, принимают участие в управлении судьбами мира и людей.

Клеа подняла руки к небу, и в первый раз, с тех пор как в памятный вечер в ней зародилось недоверие, вся ее душа вылилась в страстной мольбе ниспослать ей силы и указать путь спасения Ирены и Публия Сципиона от позора и смерти.

Теперь она не чувствовала себя одинокой. Ей казалось, что она нашла защиту у незримого, но всесильного существа, имени которого она не знала, но к которому обращалась, как дочь, обнимающая колени отца.

Так стояла Клеа несколько минут, пока выглянувший из-за туч месяц не привел ее в себя.

Шагах в ста она увидела аллею сфинксов, на одной стороне которой находились могилы Аписа, где была устроена западня Публию.

Сердце ее снова начало усиленно биться, и недоверие к собственным силам опять овладело ею.

Через несколько минут она встретит римлянина. Невольно протянув руку, чтобы пригладить волосы, Клеа заметила, что на ней плащ и шляпа Главка.

Обратясь еще раз к божеству с кроткой молитвой о даровании ей спокойствия в предстоящей встрече, Клеа оправила складки одежды и стиснула в пальцах ключ к могилам Аписа, который ей дал Кратес.

Тогда в голове ее мелькнула мысль, за которую она с радостью ухватилась, видя в ней лучшее решение своей трудной задачи. Да, она спасет от смерти человека, который так богат, могуществен и знатен, который отнял у нее все, взамен дав только горе и унижение. И вот она, бедная носительница воды, которой он думал поиграть, подарит ему самый драгоценный дар на земле — жизнь.

Серапион сказал ей, и она ему поверила, что Публий благороден, следовательно, он не из тех, которые оказываются неблагодарными к своим спасителям!

Она же хотела получить право не просить, а требовать от него, и она потребует, чтобы он отпустил Ирену и привел к ней.

Но когда успел он сговориться с этой податливой неопытной девочкой, и как быстро схватила она предложенную руку мужчины!

Ирена — дитя минуты, конечно же, для нее это неудивительно; Клеа понимала также, что прелесть Ирены могла быстро покорить сердце серьезного мужа.

И все-таки! На всех процессиях он никогда не смотрел на Ирену, а только на нее, да и теперь он, не колеблясь, последовал на лживое приглашение от ее имени в полночь, в пустыню!

Может быть, она ближе его сердцу, чем Ирена, и если благодарность привлечет его к ней с новой силой, то он забудет свою патрицианскую гордость и ее низкое положение и пожелает сделать ее своей женой?

Такие мысли роились в ее голове, но она еще не обошла круга, уставленного бюстами философов, как перед ней встал роковой вопрос: а что же Ирена? Разве последовала бы она за ним, покинула бы сестру, не простившись, если бы ее юным сердцем не овладела горячая любовь к Публию, и разве Публий действительно не достоин ее больше всех других мужчин?

А он? Разве бы он не решился из благодарности за свое спасение исполнить требование Клеа и сделать своей женой Ирену, бедную, но прекрасную дочь благородного рода?

И если это возможно, если они оба могут прожить в счастье, любви и почете, смеет ли она, Клеа, разлучить их? Имеет ли она право вырвать Ирену из его рук и привести ее опять в этот мрачный храм, который теперь, после солнца и свободы, покажется ей вдвое мрачнее и невыносимее?

Зачем же она ввергает в несчастье Ирену, ее дитя, доверенное ей сокровище, которое она поклялась оберегать?

«Нет, никогда! — твердо решила Клеа. — Она рождена для радостей, а я — для страданий. Еще об одном осмелюсь просить тебя, высшее божество: уничтожь эту любовь, которая разрывает мое сердце, удали от меня зависть и вражду, когда я увижу ее счастливой в его руках. Тяжко гнать собственное сердце в пустыню, чтобы в другом расцвела весна; но так надо, и мать похвалила бы меня, и отец бы сказал, что я поступила в его духе и по учению мужей на этих вот постаментах. Замолчи же, бедное сердце, так надо, так справедливо!»

С такими мыслями проходила девушка мимо Зенона и Хрисиппа, глядя на их неподвижные черты, освещенные луной. Опустив в раздумье глаза на гладкий мощеный полукруг, украшенный изваяниями философов, она увидала на блестящих плитах собственную черную тень в плаще и широкополой шляпе, придававшей ей вид путешественника.

«Точно мужчина!» — прошептала Клеа и в то же мгновение заметила возле могил подобную ей фигуру в такой же шляпе.

Это был римлянин. Тогда в ее возбужденном мозгу сверкнула мысль, сначала ужаснувшая, потом наполнившая ее таким блаженством и гордостью, точно она неожиданно поднялась на крыльях на безграничную высоту.

С бьющимся сердцем, медленно и глубоко дыша, но с высоко поднятой головой, величаво, как царица, она шла со шляпой в одной руке и ключом в другой навстречу Корнелию.