Читать книгу - "Имею право сходить налево - Григорий Славин"

Эхо тихого разговора поднялось по лестничным маршам и встревожило мой слух. Они и она поднимались по лестнице. Дай вам бог, родные, чтобы все хорошо у вас было и никакого пения…

Залив в себя еще, так, что раздулись щеки, я развернулся и увидел двоих. Он и она. Он – лет двадцать пять. Она…

Когда я разглядел ее лицо, шампанское с шумом и треском вылетело из моего рта и залило стену.

– Ты куда?! – испугалась зеленоглазая. – Я же специально дверь открытой оставила, чтобы ты вошел!

– А-а… – начал я, показывая за спину и чувствуя, как внутрь меня проникает могильный холод.

– Вика уснула, а мы с Толиком за продуктами пошли!

– Уснула? – глупо повторил я, хотя в этой ситуации более благоразумно было бы спросить: «Какая Вика?»

– Вика – это жена Толика! – спохватилась зеленоглазая. – Ах, боже ты мой, да вы же еще не знакомы с ним!

Ерунда. Из всего, что можно о нем узнать, я не знаю сейчас только место его работы.

– Познакомься, это Толик, брат мой! – и она схватила меня за рукав, как там, в подземке.

Мы пожали друг другу руки. Не знаю, что испытывал при этом Толик.

– Мы бы с тобой сейчас к нему и Вике ехали на день рождения, но у них квартиру затопили соседи! Мерзавцы и негодяи. Ты что, обиделся, что меня нет?

– Ну, в общем, нет… – глуша хрипотцу, порол я чушь. – Просто заждался. Огорчился.

– Ничего, мы сейчас Вику поднимем, она всех на уши поставит! – пообещал Толик.

Я знаю, это не было преувеличением.

– Ты знаешь, как она поет!

– Нет! – вскричал я.

– Она солистка Вологодского оперного театра.

– Да вы что? – я содрогнулся от мысли, что следом срывается у меня с языка, но удержать ее не сумел. – Вот бы послушать…

– А мы ее попросим, – заверил меня Толик, волоча наверх пакеты с логотипом «Метро». Это слово преследует меня весь день. Познакомился в метро, побывал в Метрополитен-опере, и даже еда и та из «Метро»… Как это правильно: кеш энд керри. – И она споет.

Храни меня бог.

После пятой брат зеленоглазой положил мне руку на плечо, а я положил ему на плечо свою. После пятой все мы похожи на индейцев.

– Ты – парень моей сестры. А это значит… – он долго думал, что это значит, после чего вывел: – А это значит, что отныне ты мой лучший друг.

Весь вечер я наблюдал за тем, как прима Вологодского театра обхаживает своего мужа. То голову на плечо положит, то незаметно, как ей казалось, сунет свою голую ногу ему меж ног. И смотрит, смотрит, смотрит на него, и не нужно быть провидцем, чтобы понять, за что она его так благодарит. И весь вечер подскакивал какой-то чертик внутри меня и требовал справедливости. Мне так хотелось встать с рюмкой в руке и признаться, что это не он, это я был ее благодарным слушателем. Но и после шестой, и после седьмой у меня хватило ума не портить этим тостом уютную атмосферу гостеприимного, очень гостеприимного, дома.

Сложная это штука – подведение итогов за день. Прощаясь с зеленоглазой в прихожей и неприятно ее тем удивляя, я клялся, что плохо себя чувствую, что подскочило давление, что завтра я к ней обязательно приеду, а сам скрупулезно подсчитывал, что мог занести в актив прожитого мною дня. По всему выходило, что с утра до позднего вечера он был заполнен самосовершенствованием: я изучал французскую поэзию девятнадцатого века, смотрел в формате 3D «Травиату» и, как бы завершая духовное насыщение, трахнул жену лучшего друга. Ага, а еще – напился как свинья. Просто удивительно, как в паузах между этим я не успел ни с кем поменяться марками и набросать пару шаржей на Арбате.

До места встречи я добрался на такси. В кафе у нашего дома, куда вошел, морщась от усталости и потрясений, я нашел сидящих за столиком Антоныча и… нет, не Геру, а Гришку, который должен был явиться получасом позже.

– Где Гера? – спросил я голосом вернувшегося на Землю космонавта.

– Он ушел за льдом, – еще более мрачным голосом сообщил Антоныч.

За льдом. Гера ушел за льдом. Это нужно было понять. Я потребовал дополнительных объяснений. Но в ответ получил одно, куда более невнятное, и не от Антоныча, а от Гришки:

– Я совсем не могу ходить… – и он, медленно опустив голову, посмотрел на то место на себе, которое, я знаю, никоим образом не отвечает за процесс передвижения.

В голове моей стали выстраиваться ассоциативные ряды, вспомнилось, на встречу с кем он ходил, и я, вовсе не желая выглядеть вульгарно, все-таки схамил:

– Фигуристка сделала тройной тулуп, когда ты был в ней?

Веки Гришки потяжелели.

– Никогда, вы слышите, никогда, – глухо заговорил он, глядя то на меня, то на Антоныча, то на место, которое считал виновным в своей недвижимости, – я не испытывал такого страха. Я прошел войну, отпахал два года в роте глубинной разведки ВДВ, видел смерть, но только в этой квартире я до конца понял, как важно оставаться мужчиной…

Из глубины кафе вернулся Гера, коротко кивнул мне и бережно уложил пакет со льдом между Гришкиных ног.

– Да что случилось-то? – рассердился я.

А произошло с Гришей событие немыслимое, напрочь отбивающее желание входить в квартиру женщины в ее отсутствие. Вышло так, как однажды случилось с перепившим Антонычем, который после десятидневного запоя однажды проснулся посреди ночи, чтобы в туалет сходить, да так и лежал, не шелохнувшись, до рассвета. Причину он объяснил нам так: «Представляете, открываю глаза, а на меня два красных глаза волчьих смотрят… И я терпел до утра». А когда в комнате посерело, выяснилось, что один красный глаз – телевизора, а второй – DVD-приставки, расположенные вертикально. То есть он как глаза открыл, на подушке головой лежа, так они ему и представились – глаза в глаза.

– Она сказала: «Вот ключ, жди меня, через час я вернусь». Ей нужно было заскочить к подруге, та ноготь сломала.

– Ноготь или локоть? – переспросил я недоверчиво.

– Для них это одно и то же, – встрял Антоныч.

Гриша согласился подождать в квартире. Поднялся и отпер дверь. Побродил по квартире, убивая время, посмотрел фото на стенах, где фигуристка его то с летчиком Путиным в Кремле, то с участником «Евровидения» Плющенко в Ванкувере, то с певцом Зверевым на каком-то тусняке. Посмотрел, увидел столик с косметикой, и понесла его нелегкая духи рассматривать. На «Шанель» остановился, потому что флакончик выскользнул из рук, залив божественным нектаром его руки.

Прикасаться к фигуристке пахнущими женщиной духами Гриша посчитал моветоном и отправился скорым шагом в ванную, чтобы отмыться. И вот тут-то начинаются его самые пронзительные воспоминания, оставившие неизгладимый след на его – чуть не сказал – душе.

– Не успел я дотянуться до кранов над раковиной, как вдруг в кромешной темноте кто-то бросился на меня из ванны и ухватился за то самое место…