Читать книгу - "Седьмая печать - Сергей Зайцев"

подполковника Ахтырцева-Беклемишева была с детства страсть — игра в оловянных солдатиков. Многие вхожие в дом Ахтырцевых считали, что стол с солдатиками, поставленный в кабинете у хозяина дома, — это для младшего сынишки, для Николеньки стол, что для него здесь собраны солдатики. Нет. Они ошибались. Именно Виталий Аркадьевич в солдатиков играл и понимал в этом толк. Чем старше Ахтырцев-Беклемишев становился, чем более он разочаровывался в людях, тем более обнаруживал в себе склонности к уединению, тем более приятности находил в одиночестве (и всё более понимал святых старцев, уходивших в пустынь от суетного и грешного мира, от глупого мира людей и предпочитавших очень непростую жизнь анахорета), в бесконечных бдениях за письменным столом в кабинете — дома или на службе, — а также за столом с солдатиками.

Собственно игрой — в том смысле, в каком слово «игра» применяется по отношению к детям, — это было бы называть неправильно. Подполковник, горячий поклонник военного гения генерала Алексея Ермолова, героя Отечественной войны и покорителя кавказских гор, воспроизводил у себя на столе наиболее яркие эпизоды из походной жизни русских армии, с точностью воссоздавал в миниатюре судьбоносные баталии, обставлял интересные диспозиции, о каких с величайшими подробностями рассказывал генерал в известных «Записках». Занятие это, требовавшее немалого времени, не мешало, однако, подполковнику хорошо исполнять дело, которому он служил; напротив, увлечённо занимаясь солдатиками, он мог сосредоточенно размышлять, планировать; иными словами, увлечение солдатиками было для Ахтырцева-Беклемишева мощным вдохновляющим и организующим началом.

Коллекцию свою он собирал много лет. Был частым гостем и постоянным покупателем у питерских и московских антикваров. Порой находил у них очень редкие и, попятно, дорогие экземпляры, которым было по двести и более лет. Зная об увлечении его, привозили солдатиков из-за границы друзья и сослуживцы — главным образом, немецких и французских, а также и итальянских, и австрийских, и английских, и шведских, и датских и др. Однако основную массу солдатиков для своих взрослых игр Виталий Аркадьевич изготавливал сам — как положено, отливал из олова, а потом с искусством талантливого миниатюриста раскрашивал. Прорисовывая мундиры и знаки отличия, подполковник обнаруживал очень глубокое знание предмета. Если, к примеру, он изготавливал кирасира, то у последнего и кираса была, и каска, и палаш с карабином; а гусара, отлитого и раскрашенного Виталием Аркадьевичем, можно было запросто отличить от драгуна или артиллериста но расшитому шнурами доломану, красному ментику, киверу с султаном, светло-серым чакчирам и низким сапогам. Если же подполковник ваял пехотинца Вюртемберга, то «обряжал» его в бело-голубой мундир с белой портупеей, рисовал на нолях шляпы жёлтую кайму. Какой-нибудь знаток легко узнал бы в исполнении мастера русских егерей и гренадеров, французских пехотинцев, польских вольтижёров, солдат Великого герцогства Баденского, увидел бы различия между рядовыми Семёновского, Астраханского и Литовского полков, без труда бы нашёл отличия казака от абрека. Виталий Аркадьевич с тщательностью прорисовывал даже лица солдатиков; самой тоненькой кисточкой намечал точечки-глазки, выводил бравые усики, закрученные к бачкам. Из искусных рук Виталия Аркадьевича солдатики выходили яркие и нарядные, запоминающиеся, а иной раз и неповторимые в индивидуальности своей — что, главным образом, касалось командиров.

Подполковник брал глину у знакомого ваятеля, протирал её шпательками через мелкое сито — так отсеивал песок. Затем лепил образы солдатиков, пользуясь при этом теми же шпательками и иглами. Иногда впрочем лепил он и из воска. Потом заливал фигурку гипсом — сначала с одной стороны, потом с другой. Так у него получались две формочки, как две половинки. Сложив их, он через маленькое отверстие вливал в них расплавленное олово. В углу кабинета у подполковника стоял довольно вместительный морской рундучок, а в нём — сложены были десятки формочек, тигельки, краски, лаки и кисточки.

Младшие дети украдкой ходили в кабинет отца смотреть стол с солдатиками. У них это так и называлось — «смотреть стол». Кто-нибудь с заговорщицким видом бросал негромко клич «идёмте стол смотреть», и крались полутёмным коридором к двери кабинета, выстроившись от мала до велика, подобно гномам из доброй старой сказки. И открывался им целый мир, а точнее — миры, поскольку часто менялись на столе пейзажи: то широко раскидывалась принеманская равнина с дремучими лесами и аккуратными полями зелёного бархата, то высоко вздымались картонные кавказские хребты со снежными вершинами, напоминающими сахарные головы, то теснились тут и там европейские каркасные домики и высились над ними шпили кирх, а то рассеивались по столу убогие русские деревеньки с покосившимися церковками, то поднимались неприступные стены русской крепости Грозной, а то привлекали внимание романтические развалины цитадели Дербента... И шли солдатики колоннами по дорогам скучным равнинным, пешие и конные шли, месили грязь. А в другой раз дети видели, как преодолевали солдатики заоблачные перевалы, над страшными, бездонными пропастями направляли путь. Где-то в узком перешейке их уж коварный неприятель в засаде поджидал. А то пускались солдатики в атаку, в самоотверженном, отчаянном порыве отбивали у противника батарею Раевского... Однажды посреди широкой реки, выполненной из стекла, возник плот с роскошным шатром. Когда отца не было дома, дети прокрались к нему в кабинет и тихонечко пинцетиком приоткрыли шатёр; они увидели две фигурки: на крохотном стульчике император Александр Павлович, будущий освободитель Европы, сидел при параде, а напротив него, на таком же стульчике, но вскинув ноги на армейский барабан — Наполеон Бонапарт с надменным лицом. Старшие дети объяснили младшим: так заключался посреди Немана невыгодный для России Тильзитский мир...