Читать книгу - "Карта царя Алексея - Николай Дмитриев"

Однако в Москве всё это было уже известно, и главное – пройти таким путём можно было только поморским кочем, да и то, как утверждали кормщики, на такой тяжкий путь потребуется затратить год или даже два, пережидая долгую зиму где-нибудь на побережье во временном пристанище.

На прямой же вопрос Епанчина, может ли голландский или иной купеческий корабль, из тех, что постоянно ходят к Архангельску, пройти таким путём по Студёному морю, кормщики только сомнительно качали головами и в один голос утверждали: большой парусник во льдах – не ходок.

Всего, что вызнал Епанчин, было достаточно для того, чтоб отписать в Москву, но, вспоминая про капитана Нильсена, воевода начинал колебаться. А ну как ушлый англичанин и впрямь, как про то говорила Злата, обоснуется где-то на берегу и устроит свою собственную факторию?

Тогда у него, воеводы, хлопот наверняка прибавится, и, пораскинув мозгами, Епанчин решил обождать возвращения флейта, а уж потом, конечно же с помощью Златы, выяснить всё точно. Да и коч Стоумова, по уверению Фрола, должен был вызнать, есть ли ход по чистой воде, и значит, следовало повременить.

Воевода знал: разговоры про чистую воду среди поморов ходили, и, похоже, в иное лето такое случалось. Во всяком случае, об этом следовало поподробнее расспросить того же Фрола, и Епанчин уже было собрался послать за ним, как купец, словно догадавшись, что его ждут, заявился сам.

Воевода заметно обрадовался его приходу и первым делом не преминул спросить:

– Про Епифанов коч ничего не слыхать?

– Нет, рановато ещё, – отрицательно покачал головой Фрол и умолк.

Купец не стал напоминать, что с кочем может случиться всякое, и даже, если так станется, Епифану придётся зазимовать во льдах, а вместо этого, немного помолчав, заговорил совсем о другом:

– Я вот что сказать хотел, воевода…

– Ну, давай, говори, – Епанчин, приготовившись слушать, стал аккуратно собирать прятать в ларец свои записи.

– Тут, значит, такое дело… – Фрол малость замялся, а затем бухнул напрямую: – Про твою девку с Иноземного двора, воевода, розголос идет.

– Розголос? – Епанчил вздрогнул и, так и не повернув ключ в ларце, обернулся к Фролу. – Какой такой розголос?..

– Какой, какой, обыкновенный… – Фрол вздохнул. – Ты, воевода, весь час на людях, да и Злата твоя – девка видная, опять же, вроде как лютеранка, так что…

Фрол не договорил, но Епанчину и так всё стало ясно. Он, по-настоящему увлёкшись Златой, просто забыл, что их отношения рано или поздно станут известны, а если честно, вообще об этом не думал, и вот теперь, после слов Фрола, воеводе предстояло решить, как быть дальше…

Здравый смысл подсказывал: со Златой надо рвать всякие отношения, но всё естество Епанчина противилось этому, и вдобавок где-то в глубине души закипала глухая злоба. Воевода уже чуть было не разразился площадной бранью и вдруг вспомнил, что девушка – ценный конфидент.

А ежели так, то отношения их приобретают иной смысл, а попытка их разорвать грозит ни много ни мало, а чуть ли не государевым делом. Конечно, успокаивая себя таким образом, воевода малость перехлёстывал, но, с другой стороны, то, что сообщала ему Злата, стоило многого…

Пока Епанчин соображал, как бы получше втолковать всё это Фролу, где-то совсем рядом послышался гам, дверь с треском распахнулась, и на пороге появился разгневанный келарь. Клочковатая бородёнка его тряслась, а скрюченный палец тыкал куда-то вверх.

– Я предупреждал тебя, воевода, предупреждал! Мало того, что другие оскоромились, ты и сам… – завопил келарь, указывая пальцем уже на Епанчина.

– Ты чего это тут разорался? – воевода так грозно замахнулся на разошедшегося келаря, что тот, шарахнувшись в сторону, испуганно вякнул:

– Ведомо стало нам, что ходит к тебе с Немецкого двора некая зазорная девка. – И враз сбавив тон, закончил: – Невместно это, воевода…

Заметив похотливо бегающий взгляд келаря, воевода опустил руку, выждал немного, чтоб охолонул гнев, и только потом сказал:

– В Украинскую войну я всяких девок видел, и с кем мне водиться, сам знаю, а ты ступай восвояси, потому как не твоего ума это дело… – и Епанчин так сверкнул глазами, что келарь, враз осекшись, задом попятился к двери…

* * *

После ухода Епифанова коча из Мангазеи город ещё долго был полон всяческих слухов. Одни утверждали, что вот-вот по реке приплывут голландские купцы, другие талдычили, что это враз поправит пошатнувшиеся дела, а третьи взахлёб убеждали всех и каждого, будто в ближайшее время иноземцы, обосновавшись здесь, первым делом обязательно выстроят Немецкий двор.

Все эти слухи, попадая на съезжую, сильно тревожили Беклемишева, который и так всё время пребывал в беспокойстве. Не успокоило его и сообщение, что голландский флейт, таки сунувшийся в устье, ушёл ни с чем. А ну как, гадал воевода, это только разведчик, а за ним вот-вот появятся и другие? И в рассуждении этого Беклемишев не снимал заставу до тех пор, пока северный ветер не пригнал к берегу лёд, наглухо закрывший все подходы.

Зато когда все страхи наконец-то отступили, воевода всерьёз задумался о таком неожиданном появлении флейта. По всему выходило, иноземцев отчего-то сильно заинтересовала Мангазея, а поскольку о царском запрете им хорошо известно, значит, такой визит сделан очень даже неспроста.

Теперь Беклемишев ломал голову, пытаясь догадаться, что же так привлекло сюда иноземцев. Конечно, это в первую голову драгоценные хвосты. Но подспудно воевода догадывался: одной пушнины мало и есть ещё что-то, что вдруг заставило давно не бывавших здесь иноземцев снова заявиться сюда.

А ежели и впрямь, как когда-то раньше говорил ювелир Желвунцев, в здешней окрестности есть ещё что-то помимо соболей? Вот уж тогда весь спрос будет с него, воеводы. От таких мыслей, порой приходивших ему в голову, Беклемишев начисто терял сон и начинал думать, как ему быть.

И таки придумал. В один из дней воевода заявился на съезжую и велел «сей секунд» позвать амбарного сидельца Евсея Носкова. Беклемишев отлично знал, что сиделец имеет кое-какие дела с затынщиком Томилой Пушником, уверенно выходившим из простых посадских в купцы.

Ясное дело, Евсей явился незамедлительно, но против ожидания воевода не стал его по своему обыкновению таскать за бороду, а встретил амбарного сидельца весьма милостиво. Какое-то время Евсей терялся в догадках, но всё равно, когда воевода неожиданно спросил:

– Ты затынщика Томилу Пушника хорошо знаешь? – замялся и неуверенно протянул:

– Да как сказать…

– Ладно, ладно, знаю, что знаешь. – Воевода махнул рукой и, согнав усмешку с лица, серьёзно сказал: – Дело у меня к вам обоим есть.

– Какое дело? – насторожился Евсей.

– А дело будет такое… – Воевода помедлил, словно ещё раз прикидывая, стоит ли говорить, и только потом закончил: – По зимнему пути на восток вдвоём съездите. Поспрошаете кого надо, узнаете, что где есть, может, чего прознаете, ну и, само собой, про соболей…