Читать книгу - "Подмастерье палача - Виктор Иванович Тюрин"

Несмотря на то, Людовик был весьма богобоязненным человеком, он верил в мистику и черную магию, и стоило ему услышать о преображении человека, которому проломили голову, он вызвал своего исповедника, преподобного отца Серафима и астролога, который потом должен будет составить гороскоп, чтобы определить, что за этим чудом стоит: бог или дьявол. Сеньору Жаку де Бомону, королевскому банкиру, было весьма любопытно, чем кончится история с Клодом Вателем, услугами которого он пару раз пользовался.

Полторы недели тому назад, уезжая по государственным делам и проезжая через Тур, он чисто случайно оказался на площади во время проведения казни, где и узнал в подмастерье палача Клода Вателя, пропавшего несколько недель тому назад. По возвращении обратно, он вспомнил о нем, а так будучи близок с Оливье, решил помочь тому разгадать эту загадку.

— Ваше величество, вы же меня хорошо знаете! Как я мог допустить такое безобразие, да еще с кем, с самим Жильбером Гошье, — и он начал играть роль простого и наивного парня, в которой, как ему показалось, хотел его видеть король. — Я сам бы даже подумать о таком не мог. Это все Клод Ватель, ваше величество! Вот с ним действительно случилось чудо! Я вам как-то говорил о нем. Помните, вы еще смеялись над прозвищем, которое я ему дал. "Лисий хвост".

— А! Этот. Помню. Ты еще тогда отозвался о нем, как о весьма ловком жулике.

— Именно о нем, ваше величество, вот только он стал другим человеком и совсем не помнит своего прошлого. Наш прежний Клод всегда был трусоват, при этом до смерти боялся Гошье. Если в чем он был и силен, так это распускать слухи за чужой спиной, а тут раз! — и скрутил нашего храброго Гошье, как мальчишку. Горло ему сжал, тот плачет, морщиться, кашляет, а Ватель, надсмехаясь над ним, говорит: может удавить его, а потом мы скажем, что тот оступился на лестнице и сломал себе шею.

— Так и сказал? Оступился на лестнице? Ха-ха-ха! — рассмеялся король. — А что же Жильбер?

— Стоит, плачет, а у самого глаза выпучены и рожа красная-красная… Извините меня, ваше величество, а можно если я по-простому скажу?

— Да говори уже, говори!

— У нашего храброго Гошье физиономия была точь-в-точь, как у жабы, которой в задницу соломинку вставили, а потом надули.

— Ха-ха-ха! Как у жабы…. Ха-ха-ха! Жильбер с соломинкой в заднице… Ха-ха-ха!

Его смех тут же подхватили Жак де Бомон и Оливье. Тристан крепко сжал губы, тем самым выражая крайнюю степень негодования. Священник, стараясь сохранить достоинство своего сана и астролог, чтобы не терять ученого вида, изо всех сил сдерживали рвущийся из них смех, но при этом было видно, как их губы подрагивали. Когда король закончил смеяться, он сказал: — Как жаль, что мне не удалось этого видеть. Занятное, видно, было зрелище! Пусть приведут сюда Клода Вателя! Мне хочется посмотреть на него!

Под конвоем двух королевских телохранителей я переступил порог королевских покоев. Моя отчаянная выходка позволила мне выжить на данном этапе, вот только как на это дело посмотрит король, сейчас предстояло выяснить. Меня в свое время многому учили, но такой дисциплины, как "психология средневековых королей" среди моих предметов не было, а та характеристика, которую на него дал Пьер, никак не могла меня порадовать, одни отрицательные черты. При этом нет ни одной близкой нам обоим темы, которая могла бы объединить нас и единственное, что я знал точно и на чем мог сыграть, так на его религиозности. Как уловить момент, где надо проявить твердость и смелость, а когда нужно низко склонить голову, если ты совершенно ничего не знаешь о человеке, кроме общих слов: умен, вероломен, жесток.

Через два высоких стрельчатых окна падал солнечный свет, но несмотря на то, что в комнате было светло и тепло, в громадном камине горел огонь. Сразу бросилось в глаза, что помимо обычных поленьев, там горели настоящие бревна. На стенах висели гобелены на религиозные темы, но при этом не было ни доспехов, ни оружия. Напротив окон стоял стол и шесть стульев-кресел. У камина стояло мягкое кресло, а на полу лежала пара подушек для ног. Сам пол был застелен мягким, ворсистым ковром, в котором утопали ноги. Король сидел на высоком троне-стуле, изукрашенным искусной резьбой, с подставкой для ног, а рядом с ним стоял богато украшенный пюпитр, с раскрытой на нем толстой книгой. На нем был бархатный камзол темно-синего цвета и такие же штаны, а с плеч свисал короткий плащ, подбитый мехом. Вот только его головной убор резко отличался от богатых одеяний, представлявший собой стандартную шляпу горожанина. Такую же носил и я, но его тулье, в отличие от моего головного убора, были прикреплены пять свинцовых или оловянных образков святых, выполненных в виде медалей. На его груди висела красивая золотая цепь со знаком ордена Святого Михаила. Лицо короля было некрасивым — резкие черты, длинный нос, впалые щеки и глубоко сидящие глаза. В углах сжатого рта чувствовались ирония и жестокость, а взгляд был властный, жестокий и пронизывающий.

Судя по тому, что в помещении находилось всего несколько человек, то можно было предположить, что здесь собрались только свои, близкие, люди. Свой маленький круг. Я низко поклонился, надеясь, что смог достойно выразить свое уважение и преданность королю по принятому этикету.

"Священник, это понятно. Вдруг я слуга дьявола? Старик с колючими глазами, это, наверно, Тристан. А это кто, с роскошной бородой?".

Людовик, тем временем, с любопытством и недоверием рассматривал меня так, как смотрит энтомолог-любитель на бабочку или жука перед тем, как наколоть насекомое на иголку, а затем поместить под стекло. Впрочем, с неменьшим любопытством на меня смотрели все остальные присутствующие в комнате, за исключением начальника государственной полиции Тристана. В его глазах не было любопытства, так как он уже вынес мне приговор.

— Оливье, что ты нам скажешь об этом человеке? — поинтересовался король, после того как закончил осмотр.

— Когда-то он был королевским слугой, вот только теперь не помнит своего прошлого. Он даже не узнал меня, ваше величество, я это видел по его глазам. Я даже специально позвал мэтра Куактье, чтобы тот его осмотрел. Он подтвердил, что голова Клода пробита и что согласно древним научным трудам, такое возможно. Еще Ватель говорит, что молил господа о спасении днями и ночами.

— Кто ты, Клод Ватель? — вдруг неожиданно спросил меня король.

— Подмастерье