Читать книгу - "Потерянная принцесса - Алина Немирова"

Лютгер внутренним взором увидел эту картину разом за много дней, словно нарисованную на свитке, – и вдруг понял, что во время трапез Сюрлетта оказывалась к ним ближе и держалась свободней, чем во время молитв. Молилась она как раз наособицу: хоть на несколько шагов, но в стороне.

Что это Бруно говорил, когда…

Да не имеет значения. Он тогда же и про Добринский орден кое-что говорил. Столь же безумное.

Ну и где была Сюрлетта на нынешней дневной трапезе?

А где она, кстати, сейчас?

Он огляделся. Сюрлетта ехала на осле сбоку от их колонны, Бруно держался рядом с полубратьями – как подобает второму командиру… да нет, пожалуй, это и первому командиру подобает, вообще-то надо бы уже прямо сегодня озаботиться, чтобы фон Хельдрунген не перехватил те поводья, которыми управляется тевтонский отряд… Все было, как до полудня – даже пустельга трепетала в воздухе над склоном ближнего холма. Только солнце уже начинало краснеть, склоняясь к закатному краю небосвода.

– Да, султан нам не защита, – задумчиво повторил старый бейлербей. – И слово его не неизменно: это ты, друг мой альп, в самую точку угодил.

О султане Лютгер уже слышал кое-что. Кей-Кавус – фигура заметная, так что если даже он и его окружение хотят оставить в тайне свои неудачи, у них это плохо получается. Заметался султан, запутался, потерял большую часть прежней власти. Попытался было, чтоб вернуть ее, заключить союз с тартарами (тут оставалось только плечами пожать: воистину, кого Господь хочет погубить, первым делом лишает разума), но это вышло как у кобылы с конокрадом: «Сначала ты меня повози, а потом я на тебе поезжу». Сейчас крепко запряжен, стреножен, с жесткими удилами во рту, стоит и бесится. Для бейликов, что формально ему подвластны, это, может, и хорошо – но лишь пока не вспрыгнул в седло тот всадник, что сумел взнуздать султана, не явил подвластным ему землям собственную волю…

Рыцарь чуть понукнул своего коня, догоняя. Его лошади на сотню шагов Эртургулова жеребца приходилось делать сто два, иногда сто пять – разница вроде бы невелика, но в долгом пути ощущается. Главное, впрочем, не в скорости, а в удобстве езды: под Эртургулом был иноходец.

Когда путь долог, и рыцари, кто несколько коней позволить себе может, на иноходцах ехать предпочитают, а боевого коня – дестриэ – ведет в поводу оруженосец. Но орденские рыцари – монахи по своему статусу, им о телесном удобстве думать грешно. К тому же сейчас и для туранцев не такой поход, чтобы держать в отряде иноходцев, под дорожным седлом на своем аллюре плавных и мягких, как масло, но вовсе бесполезных для ратной схватки, в которой волей-неволей аллюр меняешь, то несясь во весь опор, то танцуя в шаговой сумятице ближней рубки.

Поэтому лишь для Эртургула оказался припасен иноходец. Право предводителя, а заодно привилегия возраста: старику и вправду тяжко долгие дни и недели на рыси ехать – кости уже не те.

– Именно об этом я и говорил с имамом Анно, – продолжил Эртургул, дождавшись, когда Лютгер поравняется с ним.

– О чем именно, почтенный? – терпеливо осведомился Лютгер, скрывая досаду: мысль, что надо не дать ратникам забыть, кто их настоящий командир, теперь билась в голове неотступно. Но имя Великого магистра взывало ко вниманию.

– О том, что и вам, и нам настало время искать союзников. Не только сильных, но и неожиданных.

Да уж. Когда престарелый бейлербей из далекого Турана самолично приезжает договариваться с магистром Тевтонского ордена – это воистину неожиданно для всех соседей, враждебных или дружественных. А если эти переговоры увенчались успехом, их надо держать в глубокой тайне. Опять же – и от врагов, и от друзей, и от повелителей.

Хотя бы потому, что друзей в таких делах не бывает. А повелитель, узнав о подобном, тут же сделается врагом.

– Слово магистра для меня закон, – Лютгер коротко склонил голову. – А теперь, достопочтенный альп, позволь мне вернуться к своим людям. Слишком много времени я провожу, как бы это сказать, «при твоем дворе», а простому брату-рыцарю это не подобает. Я не твой советник, я лишь твой спутник на время возвращения, командир усиленного копья.

И, не дожидаясь ответа, начал разворачивать коня.

– Так стань им, – просто сказал Эртургул, – и Лютгер придержал поводья.

Это не могло быть шуткой: кто же шутит такими вещами?

– Стань моим советником, – повторил Эртургул. – Не уходя из своей, э-э, Тевтонской орты, наоборот: оставаясь в ней. Будь рукой своего… ма-гис-тра в Сёгюте – и при этом советником бейлербея. Вижу, ты не только мечник, но и лютнист – так, может, слыхал о таких инструментах, на которых играют вдвоем, в четыре руки; и звук их богаче, чем по силам одному музыканту извлечь.

– Ты об этом тоже условился с магистром Анно? – помолчав, спросил Лютгер.

– Да вот тогда не пришло в голову, – старик досадливо прицокнул языком. – Мало я тебя в ту пору знал, друг мой альп. А магистр мало знал меня. И что, это многое меняет?

– Это меняет все.

Воистину так. Хотя трудно отрицать: возможно, при нынешних обстоятельствах Великий магистр позволил бы рыцарю своего ордена принять такое предложение. Или даже приказал бы.

– Смотри, друг мой альп, – Эртургул чуть осадил своего иноходца, снова успевшего вырваться немного вперед. – Ты ведь знаешь, против кого мы союз заключили. Тут уж – свет против тьмы, а оттенки света, как и оттенки веры, значения не имеют. Нам бы всего несколько дюжин лет продержаться… Воинская сила Хутаме-Малика к тому времени, глядишь, и ослабнет. Вот как-то угадывается это с высоты моего возраста: на излете их стрелы… Я этого не увижу, конечно, а вот ты своих внуков на коней сажать будешь уже совсем в иной стране, чем та, которая сейчас простирается на сутки быстрой скачки от Сёгюта – а дальше моя власть покамест не тверда. Но ко времени твоих внуков у нас, может, и султанат взойдет. Не одним тартарским стрелам прекращать свой лет: время сельджукской державы тоже исчерпалось…

Объяснять ему, что сложно иметь внуков, оставаясь рыцарем Тевтонского ордена, по-видимому, не следовало. Старый бейлербей, при всей своей мудрости, с трудом осознавал, что такое монашеские обеты. Сам-то он их уж точно не придерживался. Во всяком случае, этой ночью.

Если орденский брат получит от капитула разрешение стать советником иноземного властителя – он от этого не перестанет быть братом-рыцарем, монахом. Даже светский монах ведет такой образ жизни, который клирикам подобает, с безбрачием включительно. Правда, уже не по обязанности, а по долгу сердца. Впрочем, светское монашество – дело диковинное, Лютгер только слышал об этом краем уха, ничего толком не знал, да и не рвался знать – его это в любом случае не касалось.

Вообще-то бывают и более диковинные варианты. Брат Якоб фон Церцаузен получил благословление, даже почти приказ, на возвращение в мир: он вдруг остался единственным отпрыском древнего рода, а род был и вправду славный, такому угаснуть непростительно. А брат Куно Гесте вообще был взят в Орден сроком лишь на семь лет, по просьбе епископа: что-то сотворил он в миру, требующее искупления… наверно, нечто в духе поступка фон Хельдрунгена-дяди…