Читать книгу - "Асканио - Александр Дюма"

– Всегда думаю, сир.

И, посылая прощальный воздушный поцелуй госпоже д'Этамп, Франциск I приподнял портьеру и вышел, оставив в одиночестве прекрасную герцогиню, которая, следует признаться, была так верна своему обещанию, что тотчас же стала думать не о короле, а совсем об иных людях.

У госпожи д'Этамп была деятельная, страстная, честолюбивая натура. Герцогиня настойчиво домогалась и доблестно завоевала любовь короля, но ее мятежный ум скоро пресытился этой любовью, и она стала скучать. Адмирал Брион и граф де Лонгваль, которые ей одно время нравились, Диана де Пуатье, которую она возненавидела на вечные времена, не занимали все ее помыслы; но уже с неделю душевная пустота герцогини заполнилась, и она снова стала жить, ибо вновь возненавидела и вновь полюбила. Она ненавидела Челлини и любила Асканио и сейчас, пока служанки одевали ее, размышляла о них. Когда все было готово, кроме прически, герцогине доложили о приходе парижского прево и виконта де Марманя.

Они принадлежали к числу самых ярых приверженцев герцогини в двух лагерях, которые образовались при дворе вокруг фаворитки дофина Дианы де Пуатье и госпожи д'Этамп. Ведь другу оказываешь добрый прием, когда думаешь о враге. Госпожа д'Этамп с неизъяснимой грацией протянула руку для поцелуя хмурому прево и улыбающемуся виконту.

– Мессер прево, – сказала она д'Эстурвилю, и чувствовалось, что в гневе ее нет ничего напускного, а в сочувствии – ничего оскорбительного, – нам стало известно, как обошелся с вами, нашим лучшим другом, этот невежа итальянец, и мы до сих пор негодуем.

– Сударыня, – отвечал д'Эстурвиль, облекая льстивыми словами даже свою неудачу, – стыдно было бы мне, если б нечестивец, которого не остановили ни ваша красота, ни обходительность, пощадил бы меня из-за моих седин и звания.

– О, дело в том, что король, – промолвила Анна, – а он, право, чересчур уж снисходителен к этим обнаглевшим чужестранцам, – просил меня забыть об оскорблении, которое мне нанесли, и я о нем забыла.

– В таком случае, сударыня, нашу просьбу, без сомнения, ждет плохой прием. Дозвольте же нам удалиться, умолчав о ней.

– Как, мессер д'Эстурвиль, да разве не была я вам другом во все времена, что бы ни случалось? Говорите же, говорите же, или я рассержусь на такого недоверчивого друга!

– Ну что ж, сударыня, вот как обстоит дело. Я решил на благо виконта де Марманя воспользоваться своим правом и занять любой из королевских дворцов, правом, данным мне от ваших щедрот, и мы, разумеется, остановили свой выбор на Нельском замке, попавшем в столь скверные руки.

– Так, так! Слушаю вас внимательно, – заметила герцогиня.

– Сначала виконт весьма обрадовался, сударыня; но теперь, поразмыслив, он колеблется и со страхом думает о злодее Бенвенуто…

– Прошу прощения, мой достойный друг, – перебил его виконт де Мармань, – вы объясняете плохо суть дела. Не Бенвенуто страшит меня, а страшит гнев короля. Право же, я не боюсь, что меня убьет этот невежа итальянец, как называет его герцогиня… А я, так сказать, боюсь его убить, боюсь, как бы не стряслось беды и король, по моей милости, не лишился слуги, которым он, кажется, весьма дорожит.

– И я, сударыня, осмелился обнадежить виконта, что в случае надобности вы окажете ему покровительство.

– Друзьям я всегда оказываю покровительство, – проговорила герцогиня. – Да и, кроме того, разве у вас нет еще более надежного друга, нежели я, – справедливости? Разве вы не поступаете по воле короля?

– По повелению его величества никто, кроме этого самого Бенвенуто, не смеет занимать Нельский замок, и наш выбор – нельзя закрывать на это глаза – похож будет на месть. Но вот я убью Челлини – утверждаю, что так оно и будет, ибо у меня есть два надежных человека, – что же тогда?..

– Ах, боже мой! – воскликнула герцогиня и усмехнулась, сверкнув своими белыми зубками. – Ведь король покровительствует живым. Право же, его мало будет занимать месть за мертвых, и, когда источник его восторга перед красотами искусства иссякнет, он, надеюсь, будет помнить лишь о чувстве ко мне. Чужеземец нанес мне во всеуслышание такое ужасное оскорбление! Помните, Мармань?

– Но, сударыня, – отвечал осторожный виконт, – надобно, чтобы вы отчетливо представляли себе то, что вам придется защищать.

– О да, ваши намерения совершенно ясны, виконт.

– Нет, позвольте мне все рассказать – не хочу оставлять вас в неведении. Может случиться, что силой его не возьмешь, ведь он сущий дьявол. В таком случае, признаюсь вам, мы прибегнем к хитрости, и, если Бенвенуто среди бела дня ускользнет из рук наемников, удерет в свой замок, они как-нибудь вечерком случайно встретятся с ним в узеньком переулке и… У них есть не только шпаги, сударыня, у них есть кинжалы…

– Я все поняла, – промолвила герцогиня, и ее прелестное свежее лицо ничуть не побледнело, когда ей вкратце рассказали о плане убийства.

– Прекрасно, сударыня!

– Прекрасно, виконт! Я вижу, что вы человек предусмотрительный и что враждовать с вами не стоит, клянусь честью!

– Ну, а как вы смотрите на нашу затею, сударыня?

– Затея действительно нешуточная. Пожалуй, ее следовало бы хорошенько обдумать; но ведь я вам говорила, да это всем известно и даже сам король понимает, что этот невежа глубоко уязвил мою гордость. Я ненавижу его… как ненавижу своего мужа или госпожу Диану! И, честное слово, я, пожалуй, могу вам обещать… Да что там случилось, Изабо? Ты нам помешала.

С этими словами графиня обратилась к служанке, которая вбежала в полнейшей растерянности.

– Господи! Сударыня, – проговорила Изабо, – прошу вас, извините меня, но флорентийский ювелир Бенвенуто Челлини принес самую чудесную золоченую вазочку, какую можно только вообразить. Да так вежливо сказал, что принес ее в дар вашей светлости и просит вас оказать ему милость – уделить ему минутку.

– Ах, вот как! – воскликнула герцогиня: ее гордость была удовлетворена, и она смягчилась. – Что же ты ответила ему, Изабо?

– Что госпожа еще не одета и что я сейчас ей доложу.

– Превосходно!.. Как будто наш враг исправляется, – добавила герцогиня, оборачиваясь к ошеломленному прево, – и начинает признавать наш вес и нашу силу. Все равно, пусть не воображает, что так дешево отделается. Я и не подумаю сразу же выслушивать его извинения. Пусть почувствует, кому он нанес оскорбление и что значит наш гнев!.. Изабо, скажи ему, что ты мне доложила и что я приказала подождать.

Изабо вышла.

– Итак, я говорила вам, виконт, – продолжала герцогиня, гнев которой несколько поутих, – что ваша затея – дело нешуточное и я не могу обещать вам помощи – ведь, в конце концов, это злодеяние или убийство из-за угла.

– Оскорбление всем бросилось в глаза, – отважился вставить прево.

– Извинение, надеюсь, тоже всем бросится в глаза, мессер. Человек, внушающий всем страх, гордец, не повиновавшийся владыкам мира, ждет там, у меня в передней, когда я сменю гнев на милость, и два часа, проведенные в чистилище, право же, искупят его дерзость. Нельзя, однако, быть безжалостным! Простите его, как прощу его и я через два часа. Неужели же мое влияние на вас менее сильно, чем влияние короля на меня?