Читать книгу - "Вельяминовы. Время бури. Книга вторая - Нелли Шульман"

Рейхсфюрер внимательно выслушал предложения Отто. Гиммлер попросил:

– Оформите все докладом, партайгеноссе фон Рабе. Я уверен, что многих заинтересует ваша инициатива.

Отто написал и о заборе черепов у заключенных, и о военных исследованиях. Германии предстояло отправлять солдат и в Россию, и в Африку. Армии скоро должны были понадобиться данные о реакции человеческого организма на экстремальные температуры.

На вечеринку в честь приема Отто в СС приехал Герман Геринг. Он любил мальчиков фон Рабе, и всегда с ними возился. Глава Люфтваффе интересовался наукой. В разговоре с Отто Геринг упомянул, что авиаторам нужны сведения о выживании человека на высоте.

– Барокамеры, – кивнул Отто, – мы поместим туда объекты и проследим за экспериментом. Потом проведем вивисекцию, как японцы… – Отто включил в доклад и это предложение. Он добавил, что военные моряки, несомненно, тоже заинтересуются возможностями барокамер.

С доктором Исии они обсуждали массовую стерилизацию. Японцы открывали для солдат, в Маньчжурии, станции утешения, как называл их коллега. Исии настаивал, что нет смысла стерилизовать работниц. Материала было много, в случае заражения он менялся, аборты стоили дешево. Отто попросил младшего брата рассчитать затраты на подобные заведения в концентрационных лагерях. Пока их не существовало, но фон Рабе, упомянул, в докладе, что создание таких подразделений станет мерой поощрения заключенных. В подобных секциях можно было проводить эксперименты над женским организмом.

Генрих все сделал. Исии оказался прав. Младший брат отдал Отто расчеты:

– Даже если вы будете стерилизовать объекты без анестезии, все равно, операция обойдется дороже.

Отто развел руками:

– Лекарственные методы пока несовершенны, радиоактивное облучение стоит денег, а оперативное вмешательство, без обезболивания, приведет к смерти объекта на столе. В отличие от аборта… – он быстро просмотрел вычисления брата:

– Ты пишешь, что аборты стоят какие-то пфенниги. За день их можно сделать десятки, в отличие от операций. Пять минут, и готово, – Отто расхохотался.

Серые глаза брата были безмятежно спокойными. Генрих занимался всеми расчетами по использованию труда заключенных. О нем говорили, как о лучшем молодом математике Германии. Генрих ездил в Бухенвальд, когда лагерь только строился. Младший брат возил туда герра Петера. На будущих заводах Кроу предполагалось занять заключенных.

– Русские такое делают, – заметил Макс, когда они, за обедом на вилле, обсуждали визит в Бухенвальд, – они строят каналы, железные дороги, разрабатывают полезные ископаемые. Страна расцветает, – старший брат рассмеялся, – благодаря сталинским процессам. Миллионы людей в Сибири и на Дальнем Востоке отбывают заключение. Нам надо брать уроки у НКВД… – брат привез из Испании рисунок Веласкеса. Макс купил эскиз по дешевке, у антиквара:

– Старик не понимал, какая перед ним ценность… – Макс получил заключение экспертов, в национальной картинной галерее, о подлинности рисунка. Гауптштурмфюрер гордо сказал: «Начало моей коллекции». О втором наброске он, весело, отозвался: «Ученическая работа, мне он отчего-то понравился».

Отто не разбирался в искусстве, но рисунок ему не показался слабым. Наоборот, он притягивал взгляд. Обнаженная женщина не была красивой, но было в ней что-то, думал Отто, завораживающее. Он понимал, почему Макс купил набросок. Взгляд возвращался к твердым глазам женщины, к вскинутому, острому подбородку, к хрупким, прямым плечам. Макс держал оба рисунка у себя в рабочем столе. На вилле фон Рабе пока не было выставочного зала. Макс заметил: «Когда коллекция увеличится, мы, конечно, построим галерею».

Отто рассказал о докладе приятелю, Зигмунду Рашеру, тоже врачу. Рашер пока не был членом СС, и работал в Мюнхене, занимаясь изучением рака.

Рашер, просмотрев его заметки, обрадовался:

– Наверняка, среди заключенных есть больные раком. Ты запиши, – Зигмунд отдал Отто бумаги, – запиши, что экспериментальная медицина отчаянно нуждается в подобных, – Рашер поискал слово, – полигонах.

Дойдя до предложения Отто о создании станций утешения, Гиммлер усмехнулся:

– Мы сможем перековывать гомосексуалистов. Надо их обязать посещать заведения, раз в месяц, скажем… – рейхсфюрер задумался. Отто заставил себя не бледнеть:

– Он знает. Догадался, или донесли. Но кто? Я только в центре, больше ни с кем… Они глухонемые, умственно отсталые. Или Генрих? Он проницательный. Математик, одно слово. Генрих и сам не женат, – разозлился фон Рабе, – хотя он еще молод. Ерунда, я вне подозрений… – Отто твердо намеревался излечиться.

В докладе он ничего подобного не упоминал. Отто говорил о борьбе с туберкулезом и дифтерией, среди китайского населения Маньчжурии. Немецкие врачи считались лучшими специалистами по туберкулезу, японцы использовали их опыт.

Отто аплодировали. Он не сводил глаз с председателя секции. Он слышал о докторе Кардозо, светиле эпидемиологии.

– Но я не предполагал, – бессильно подумал Отто, – я не ожидал… – доктор Кардозо напоминал того мужчину, из кинотеатра.

– Он тоже еврей… – Отто велел себе не смотреть в сторону врача. Доктор Кардозо небрежно поигрывал ручкой с золотым пером. Отто почувствовал запах сандала. У него были сильно вырезанные, красивые губы, легкая седина на висках, и голубые глаза.

– Волосы темные… – Отто, незаметно, провел кончиком языка по губам, – и загар. И руки… – у Кардозо были длинные, ловкие пальцы хирурга.

Отто, наконец, оторвал от него взгляд:

– Совершенно невозможно. Он светило, звезда. Он еврей, – напомнил себе доктор фон Рабе. Он, наконец, обвел взглядом аудиторию. Давешняя девушка, с золотистыми волосами, скромно сидела в углу, на стуле, склонившись над блокнотом, что-то записывая. Отто узнал ее:

– Тоже еврейка, наверняка… – девушка, как оказалось, еврейкой не была.

Аплодисменты стихли. Доктор Кардозо, немного покровительственно, заметил:

– Разумеется, ни туберкулез, ни дифтерия не могут считаться опасными инфекциями, но мы благодарны коллеге за то, что он поделился опытом… – Отто понял, что доктор Кардозо не помнит его имя. Председатель скосил глаза в программу:

– Коллеге фон Рабе. И я, господа, рад вам сказать… – Кардозо поклонился, – что на нашем заседании присутствует один из журналистов, освещающих конгресс. Мадемуазель де ла Марк, не стесняйтесь… – Отто, облегченно, вздохнул. В вырезе скромной блузки девушка носила католический крестик. Она нежно покраснела: «Надеюсь, я не помешаю, господа…»

Отто не слушал следующего врача. У нее были стройные ноги, в шелковых чулках, юбка закрывала колено. Жакет она повесила на спинку стула, блуза едва поднималась на девичьей груди.

– Мадемуазель… – Отто раздул ноздри, – она католичка. Католички все девственницы. Жениться я на ней не могу. Французы, бельгийцы, не считаются чистокровными. Но надо попробовать… Такое безопасно, и я вылечусь… – Кардозо поблагодарил последнего выступавшего. Врач посмотрел на золотые, швейцарские часы: