Читать книгу - "Октавиус - Эрнест Марцелл"

Мы с Элизабет переглянулись, и она закусила губу, сдерживая улыбку.

– Ты еще не передумала ехать в это полное опасностей путешествие, дочь моя? – спросил у нее Блейк.

– Нет, папа, – ответила она. – Я с детства люблю опасности.

Рональд вздохнул – он явно не хотел отпускать свою дочь в это плавание, однако категорически противиться этому уже не мог, так как с недавнего времени она вышла из-под его родительской опеки.

Кому, как не ему, много раз побывавшему в пасти разъяренного шторма и руках морских разбойников, не знать было истинное лицо океана. Он прекрасно понимал всю наивную романтичность Элизабет, в своей жизни совершившую самое большое прогулку в шлюпке недалеко от берега, да и то в тихую погоду. Однако, по всей видимости, решил, что это плавание как раз послужит лучшим уроком для нее, и надеялся только на его лучший исход. Именно он настоял, чтобы на шкафуте была установлена девятифунтовая пушка на вертлюге, и я, следуя указаниям Ситтона, совершил это приобретение – монтаж пушки закончили буквально пару часов назад.

Мы спустились в кают-компанию и подняли там прощальный тост, после чего, посидев немного, вновь поднялись на палубу.

Блейк пожал мне руку и первым спустился в шлюпку. Отец обнял меня на прощание и вздохнул:

– Береги себя, Ричард. Возвращайся скорее.

После чего спустился следом. Мама долго обнимала меня, не желая отпускать, словно предчувствуя что-то недоброе, и я заметил, что она плачет. Она категорически возражала против того, чтобы Дэнис пошел в плавание с нами, я также не был в восторге от этого, но тот настоял, пригрозив, что сбежит в море все равно, и мы сдались. Мама последней покинула «Октавиус» – отцу пришлось подняться вновь и увести ее в шлюпку практически силой.

– Весла на воду! – крикнул рулевой Пэнтон. – Навались! Р-раз!

Шлюпка, преодолевая волны, медленно пошла к берегу. Рональд и мой отец встали и, подняв руки вверх, прощально помахали нам своими шляпами. Такими я и запомнил их: Блейк – высокий, плечистый, жилистый, с плотно сжатыми на каменном лице губами, и мой отец – сгорбленный, бледный, опиравшийся на трость как на костыль. Мать, сидя на банке, тоже махала нам. Вскоре шлюпка вернулась, и ее подняли на борт. С берега ударила музыка…

– Всем по местам! – крикнул Ситтон. Пронзительно засвистела боцманская дудка, и команда сорвалась с места. Матросы побежали кто на бак, кто на шканцы, полезли по выбленкам на реи.

– Поднять якорь!

– Есть поднять якорь! Якорь чист, сэр!

– Паруса поднять… Брам-шкоты в натяг…

«Октавиус» развернул бушприт к выходу из гавани и, кренясь под ветром, пошел навстречу моему первому в жизни настоящему плаванию.

Дисциплина у Ситтона на судне царила железная – тут сказать было нечего. Ровно в семь утра, как было приказано, вся команда была на борту и ни по кому не было видно даже следа вчерашних возлияний. Мы миновали маяк и, выйдя в Мерси, взяли курс на устье, обходя Уоллоси. Я спустился в каюту, поддерживая за талию Элизабет, – для нее уже было отгорожено в моей каюте специальное помещение. Нас начало уже ощутимо покачивать, и скоро все радостное настроение Элизабет должно было улетучиться, но до этого момента я решил максимально порадовать ее. Каюта была убрана кожаными диванами из дорогих сортов дерева, золотыми канделябрами и столовым хрусталем. Но вместе с тем особых излишеств и роскоши там не было – все соответствовало морскому порядку.

– Фисгармония! – воскликнула она, увидев стоящий в углу каюты инструмент.

– Это есть практически на каждом судне, – ответил я. – Ты будешь играть, как привыкла играть в Блейкли-холле, так что если почувствуешь за время долгого плавания тоску по дому, просто сядь за этот инструмент и наиграй любимую мелодию…

Оставив жену разбираться с вещами, я вышел наверх и, поднявшись на ют, долго и пристально провожал взглядом уходящий берег Беркенхендского мыса – и никак не мог отделаться от навязчивого ощущения, что покидаю Англию навсегда.