Читать книгу - "Александр Македонский. Сын сновидения - Валерио Массимо Манфреди"

— На этот раз все не так просто. Теперь он влюбился в девчонку, ровесницу твоей сестры.

— Такое уже случалось. Это пройдет.

— Говорю тебе, на этот раз все не так просто: он влюбился, потерял голову. Это как…— Она издала короткий вздох. — Как в тот раз, когда я впервые познакомилась с ним.

— Какая разница?

— Большая, — заверила его Олимпиада. — Эта девушка беременна, и он хочет жениться на ней.

— Кто она? — помрачнев, спросил Александр.

— Эвридика, дочь полководца Аттала. Теперь понимаешь, почему я так беспокоюсь? Эвридика — македонянка, дочь знатного македонянина, а не иностранка, как я.

— Это ничего не значит. Ты из царского рода, твой род идет от Пирра, сына Ахилла, и Андромахи, жены Гектора.

— Это сказки, сын мой. А предположим, эта девица родит сына…

Александр онемел, охваченный внезапной тревогой.

— Объясни толком. Говори, что думаешь: никто нас не слышит.

— Предположим, Филипп меня прогонит и объявит царицей Эвридику — это в его власти. Тогда сын Эвридики становится законным наследником, а ты — ублюдком, сыном отвергнутой иностранки.

— Зачем ему это делать? Отец всегда любил меня, он всегда желал мне добра. Он готовил меня стать царем.

— Ты не понимаешь. Красивая и страстная девица может совершенно свести с ума зрелого мужчину, а рожденный ею ребенок привлечет к себе все его внимание, даст ему почувствовать себя молодым, вернет безвозвратно ушедшие времена.

Александр не знал, что ответить, но было видно, что эти слова глубоко его встревожили.

Он сел в кресло и подпер левой рукой лоб, словно собираясь с мыслями.

— И что, по-твоему, я должен делать?

— Я и сама не знаю, — призналась царица. — Я возмущена, расстроена, разъярена нанесенным мне оскорблением. Будь я мужчиной…

— Я мужчина, — заметил Александр.

— Но ты его сын.

— Что ты хочешь сказать?

— Ничего. От унижения я потеряла рассудок.

— И все же, что я, по-твоему, должен сделать?

— Ничего. Теперь ничего сделать нельзя. Но я хочу сказать тебе: будь начеку, потому что не сегодня-завтра может что-то произойти.

— А она действительно так красива? — спросил Александр.

Олимпиада опустила голову, и было видно, чего ей стоило ответить на этот вопрос:

— Ты даже не можешь себе представить как. Аттал попросту подложил ее Филиппу в постель. Очевидно, он тщательно все продумал и знает: многие знатные македоняне последуют за ним. Тебе известно, как они меня ненавидят.

Александр встал, чтобы попрощаться.

— Ты не останешься поужинать? Я приготовила твои любимые блюда.

— Я не голоден, мама. Страшно устал. Извини. Скоро увидимся. Постарайся успокоиться. Не думаю, что мы можем много что сделать.

Он ушел, но разговор с матерью смутил его. Его не покидала мысль о том, что отец в одно мгновение исключит его из своих замыслов. И надо же было такому случиться как раз после того, как он проявил доблесть в решительном сражении при Херонее и выполнил деликатную дипломатическую миссию в Афинах!

Чтобы отогнать эти мысли, Александр спустился в конюшню повидаться с Букефалом. Жеребец сразу узнал его голос, забил копытами и заржал. Конюшня содержалась в безупречном порядке, и там стоял запах свежего сена. Черная шкура коня лоснилась, грива и хвост были расчесаны, как девичьи волосы. Александр подошел и обнял его, гладя по шее и морде.

— Вернулся, наконец! — послышался за спиной голос. — Я знал, что найду тебя здесь. Ну что? Как тебе твой Букефал? Видишь, как я холил его для тебя? Как возлюбленную, говорю тебе.

— Гефестион, это ты!

Юноша подошел и хлопнул его по плечу.

— Эй, разбойник, я скучал по тебе.

Александр хлопнул его в ответ:

— И я по тебе тоже, конокрад.

Они бросились друг другу в объятия и сжали друг друга крепко и сильно, сильнее дружбы, сильнее времени, сильнее смерти.

Александр вернулся к себе поздно и на полу перед дверью, рядом с погасшей лампой, обнаружил спящую Лептину. Он нагнулся и молча заглянул ей в лицо, а потом осторожно взял на руки, положил на кровать и поцелуем коснулся ее губ. В этот вечер Кампаспа дожидалась зря.

* * *

Филипп вернулся через несколько дней и немедленно вызвал к себе Александра. Завидев сына, он сразу нетерпеливо обнял его:

— Клянусь всеми богами, ты прекрасно выглядишь. Как тебе понравилась поездка в Афины?

Он почувствовал, что объятия сына не очень крепки.

— В чем дело, парень? Или тебя размягчили эти афиняне? Или влюбился? Только ради Геракла не говори, что влюбился! Ха! Я подарил ему такую искусницу в этом деле, а он влюбился в… в кого? В прекрасную афинянку? Не говори, сам знаю: никто не сравнится с очаровательными афинянками. Ах, это здорово, я должен рассказать об этом Пармениону.

— Это не я влюбился, отец мой. Говорят, это ты влюбился.

Филипп тут же посерьезнел и большими шагами начал мерить комнату.

— Это все твоя мать. Это твоя мать! — воскликнул он. — Она разъярена и ревнует. Хочет настроить тебя против меня. Что, неправда?

— У тебя другая женщина, — ледяным тоном проговорил Александр.

— И что с того? Не первая и не последняя. Это просто цветок, она прекрасна, как солнце, прямо Афродита. Еще прекраснее! Я нашел ее голой у себя в объятиях, с грудями как две спелые груши, мягкую, с выщипанными на теле волосами, благоухающую, и она раздвинула для меня бедра. Что мне оставалось делать? Твоя мать меня ненавидит, я ей отвратителен, она плюет мне вслед каждый раз, когда видит. А эта девочка сладка, как мед.

Он опустился в кресло и быстрым жестом накинул на колени плащ, что всегда было признаком ярости.

— Не надо мне рассказывать, кого тебе подсунули в постель, отец мой.

— Прекрати звать меня «отец мой»: мы одни!

— Но моя мать чувствует себя униженной, брошенной, и она озабочена.

— Понятно! — вскричал Филипп. — Все понятно! Она определенно старается настроить тебя против меня. И без всяких причин. Пошли, пошли со мной! Посмотришь, какой сюрприз я тебе приготовил, прежде чем ты испоганил мне день этими глупостями. Пошли!

Он увлек Александра за собой по лестнице, а потом вглубь коридора, где располагались мастерские, и распахнул дверь, словно вламываясь в помещение.

— Смотри!

Александр оказался посреди комнаты, залитой светом из большого бокового окна. К столу был прислонен глиняный диск с профилем, изображавшим его с лавровым венком на голове, как бога Аполлона.