Читать книгу - "Белый ворон Одина - Роберт Лоу"

— Блейк, — как ни в чем не бывало повторила Торгунна, поправляя выбившийся темный локон. — Мило звучит. Теперь у тебя новый пес… и новая родня, как я слышала. Оказывается, в Бьодаскалли у тебя есть родной дед и тетки. И это не считая дяди Сигурда…

Воронья Кость равнодушно кивнул. Было очевидно, что серо-белый кобель для него гораздо важнее, нежели неведомая родня. Что для него эти люди — не более, чем имена… Даже Сигурд. Внезапно мне пришло в голову, что Олав очень одинок. А принимая во внимание, что ему пришлось пережить, может остаться одиноким на всю жизнь.

Финн бросил взгляд на его пса и пробурчал что-то нелестное.

— Тебе не нравится имя? — удивился мальчик. Затем указал на одну из борзых, которая снова припала к Финнову колену, и спросил: — А как, например, ее зовут?

— Собака, — коротко ответил Финн.

Олав, думая, что его разыгрывают, насупился и ткнул пальцем в другую борзую:

— Ну, а эту?

— Еще одна собака, — пожал плечами Финн и, приподнявшись с лавки, звучно выпустил ветры.

Квасир счел нужным вмешаться и пресечь назревавшую ссору.

— У нас, северян, есть мудрое правило, — улыбнулся он Олаву. — А именно: никогда не давай имени тому, кого можешь съесть.

Обескураженный мальчик посмотрел на своего любимца, который разлегся у его ног и старательно, вылизывал собственные ятра.

— Съесть Блейка? — недоверчиво переспросил он.

— Ну, пожалуй, язык его я есть не стал бы, — добавил Квасир под смех окружающих.

Тут из-под груды шкур и плащей выглянул проснувшийся Гирт и тоже вступил в разговор.

— Если мы попремся по такой погоде в степь, — сказал он, зевая, — то как бы нам не пришлось есть и чего похуже. Говорят, ремешки от шлемов недурны на вкус.

— Ну, тебе бы это совсем не повредило, — заметил Финн, шутливо похлопав его по могучему животу.

Я уже был наслышан о том, какова зима в здешней степи. Великая Белая Зима — бесконечная и безжалостная. Вот о чем мне думалось в то утро, пока я наблюдал, как возвращались к жизни мои ночные сотрапезники. Мучимые жестоким похмельем, они просыпались и выползали из своих лежбищ — кому где вчера довелось уснуть. Содрогаясь от холода и головной боли, мужчины зевали, потягивались и беспрестанно портили воздух. Затем шли умываться, кололи лед в ведрах и проклинали все на свете.

На фоне всех страждущих и болящих Торгунна с Тордис выглядели до обидного свежими и веселыми. Накануне они счастливо избегли неприятных встреч — что было прямо-таки удивительно при таком количестве перепившихся мужиков — и сегодня с утра бодро гремели ложками и котлами.

Кое-как позавтракав тем, что осталось от вчерашнего пиршества, подсчитав синяки и подобрав с пола выбитые зубы, все разбрелись по своим делам. Дружина Свенельда засобиралась домой, в Киев. Мне рассказывали, что Лют так и не оклемался, его пришлось нести на носилках. Оно и неудивительно… Парню повезло, что вообще жив остался. Ну да ладно, в следующий раз умнее будет.

Мои люди, конечно же, остались на месте и занялись подготовкой к предстоящему походу в зимнюю степь. Большинство не слишком расстраивалось из-за моей болтливости. Они свято верили, что рано или поздно доберутся до сокровищ и получат обещанную долю. А дальше пока и не заглядывали. Тот факт, что новгородцы подключились к нашим планам, их тоже не особо смущал. Ярл знает, что делает, рассудили они. Пока Владимир обеспечит нас припасами на время пути и защитой, а там видно будет.

А подготовка и впрямь шла нешуточная. Во дворе кремля стоял шум, кипела работа. Там скопился целый караван подвод. Колеса с них сняли и заменили на полозья. Впрочем, с колесами русичи поступили так же, как мы поступаем со щитами на своих драккарах — подвесили на борта телег, авось где-нибудь да пригодятся. Тут же стояли лошади — ездовые и тягловые (эти были маленькими, но сильными, с широкими копытами). Целая армия бородатых мужиков грузила на подводы съестные припасы, оружие и прочее необходимое снаряжение.

Владимир очень надеялся, что я покажу ему на карте месторасположение гробницы. Карта у него была и вправду знатная, тщательно прорисованная на тонком пергаменте. Однако князя ждало горькое разочарование: в нужном месте мы обнаружили лишь кружок с надписью: «Белая Вежа» — так славяне именуют Саркел, — а рядом с ним девственно-чистый кусок кожи. Там простирались воды Травяного моря. Я, конечно, мог бы наугад поставить какой-нибудь крестик. Но мне хватило ума понять, что в таком случае моя ценность как проводника резко снизится в глазах Владимира.

Пока же я был единственным, кто знал, как подобраться к этому проклятому могильнику. Более того, у меня имелась заветная памятка, вырезанная на рукояти рунного меча, но новгородцам знать о том не полагалось. Вообще-то, на свете существовал еще один человек — мой побратим Коротышка Элдгрим, который мог бы оказаться до некоторой степени полезным князю. Ведь именно Элдгрим помогал мне резать путеводные руны, но даже он не знал всего. Сказать по правде, я и сам пока плохо ориентировался. Чтобы определиться, мне требовалось сначала добраться до Саркела — отправной точки нашей прошлой вылазки.

Я сделал все, чтоб донести эту мысль до людей, которые сейчас решали нашу судьбу — до юного князя и его огромного дядьки Добрыни. Некоторое время я скептически изучал их карту (краем глаза приметив, как новгородцы переглянулись над моей головой), затем беспечно пожал плечами.

— Ваша карта недостаточно подробная, — заявил я, отчаянно надеясь, что им не видны струйка пота, стекавшие у меня по вискам. — Но я могу лично отвести вас туда.

На несколько мгновений в комнате повисла тяжелая тишина, и в этой тишине я явственно расслышал звук топоров, которыми княжьи палачи затесывали новые колья. Затем Добрыня быстрым движением скатал пергамент и произнес с недоброй ухмылкой:

— Уж конечно, отведешь.

И вот теперь я мучился сомнениями. Зимняя степь выглядела столь же неразличимо-белой, как и пустое пространство на карте Владимира. Не заплутаю ли я? Сумею ли найти дорогу по тем рунам, что когда-то вырезал на рукояти меча? Невыносимый груз ответственности давил мне на плечи. Ведь теперь в моих руках находились не только надежды и чаяния товарищей, но и сами их жизни.

На словах мои побратимы были вольны уходить, приходить и вообще разгуливать по городу. На деле же всех их, включая Мартина-монаха, безвылазно держали в покоях Владимира. Добрыня распорядился, чтобы все, кто имеет хоть какое-то отношение к этому делу, постоянно находились под приглядом стражи. И вот теперь Мартин метался по комнате, подобно пойманной на крючок рыбине.

Олав находился тут же. Он безуспешно пытался подружиться со своим огромным псом — ерошил тому шерсть на затылке, щелкал пальцами перед носом. Псу в конце концов это надоело, и он со вздохом поплелся на улицу. Воронья Кость немедленно последовал за ним.

— Ну, и который из щенков ведет другого на прогулку? — спросил Финнлейт, и все вокруг засмеялись.