Читать книгу - "Прыжок в прошлое - Сергей Шхиян"

Реакция на мои манипуляции у нее была примерно такая же, как и у Антона Ивановича, только с переменой акцентов. Если его больше заинтересовало бритье, то Алю, соответственно, чистка зубов. Пришлось объяснять, для чего это делается.

— А мне можно попробовать?

Запасной зубной щетки у меня не было, пришлось отдать свою. Девушка долго, с душой, драила зубы и с сожалением, по моему настоянию, прополоскала рот.

— Ишь, скус-то какой! — похвалила она пасту «Блендамет». Тяга к экспериментам так затянула Алю, что мне пришлось поделиться с ней не только зубной щеткой, но и мылом, и, уже совершенно не по делу, пеной для бритья. Мои скромные предметы гигиены произвели на Алевтину большое впечатление. Она попеременно все нюхала, пробовала на вкус и делилась со мной радостью первооткрывателя. В конце концов пришлось их отобрать, чтобы приступить к завтраку.

Вместе с блюдами в нашу комнату была доставлена и милейшая Пелагия.

Добрая женщина долго чинилась, отказываясь сесть за стол с «барином».

В конце концов, уступив уговорам, начала ломаться, не соглашаясь принять на свою пышную грудь первый стакан сладостной мальвазии.

Дальше, впрочем, дело пошло быстрее и без задержек. Тем более что верный Тихон, чтобы зря не бегать, принес из буфета не одну, а две бутылки вина и емкость для себя.

Так что день у нас начинался празднично.

Пить с утра сладкое вино было противно. Однако на что не пойдешь ради святого дела? Тихона, после приличной порции, я отправил в коридор. Але, чтобы не спаивать малолетних, давал вина только пригубить и основное внимание сосредоточил на Пелагее Ниловне.

После второго лафитника ключница развеселилась, а после третьего наша дружба переросла во взаимную привязанность.

— Слыхал я, матушка, что ты вдовеешь.

— Вдовею, сударик, который уж год вдовею, — сообщила женщина не без игривости в голосе.

— Тяжко, поди, одной?

— И не то слово, очень тяжко. А какой золотой человек был мой Иван Михеич, таких уж нынче и не сыскать.

Мы пригорюнились и вином помянули покойного.

— А слышал я, что ты, Пелагия Ниловна, с покойным барином сюда приехала?

— С ним, кормильцем нашим. Мы с Михеичем ихние холопы, опосля ихнего батюшки Африкан Савича в наследство им достались. Мы, милый сударик, не деревенские какие, мы не простого звания, мы и в Москве и Санкт-Петербурге живали. С нами не шути! А уж каков человек золотой был барин-то покойный, Леопольд Африканыч!

Мы опять дружно пригорюнились и помянули лафитниками покойного барина.

— А не знаешь ли ты, Пелагия Ниловна, как и когда к твоему барину Алевтинка попала? — как бы невзначай, спросил я. Знатная холопка зыркнула на Алю хитрым, тревожным взглядом и уставилась на меня умильно честными глазами.

— Запамятовала, батюшка, как есть запамятовала. Да сам посуди, сколько годов-то прошло.

— Правильно, что запамятовала, — похвалил я старуху. — Барин наказал запамятовать, ты и запамятовала.

— И то, — подтвердила она, — мы барскую волю завсегда чтим.

— Зачем же сейчас созналась, что врала? — удивленно спросил я.

Пелагия Ниловна, поняв, что проговорилась, конфузливо заулыбалась, прикрывая кончиками платка щербатый рот.

— Ты не трусь, — успокоил я ключницу. — Барин-то помер, теперь значит, и обета нет. А нам с Антоном Ивановичем для государственной надобности в подробности все изложи.

— Так он, покойник-то, Леопольд Африканыч, никому не велел сказывать.

— Да, поди, сама ничего толком не знаешь, — сказал я с театральной пренебрежительностью и разлил вино по лафитникам.

— Знаю, да не всякому скажу, — упрямо проговорила ключница и выпила, не дожидаясь меня.

— А, спорим, не знаешь!

— Спорим!

— Вот я говорить буду, а ты подтверждай, коли знаешь.

— Говори!

— Девчонку твоему барину привез толстый барин в статском платье.

— А вот и врешь, все наоборот.

— Это я тебя проверяю, привез военный, но некрасивый.

— Это он-то некрасивый?! Да таких красавцев свет не видывал.

— А что Алевтинка в господское платье одета была, тоже вру?

— А где то платье? Где? — зачастила ключница, с ужасом глядя на меня.

Где оно теперь, было бы понятно даже дураку.

— У тебя в сундуке.

Пелагия Ниловна мрачно посмотрела на меня, налила себе одной, выпила и утерла рот ладонью.

— Ты, барин, если сам все знаешь, зачем спрашиваешь?

— Честность твою проверяю. Если врать будешь, значит, нет в тебе честности. Как тогда тебе Антон Иванович сможет ключи доверить? Враз сошлет в птичницы, да еще выпороть велит.

Пелагия Ниловна не на шутку испугалась.

— За что ты меня, барин, без вины казнишь. Мы свой долг знаем. Все как на духу расскажу.

— Давай рассказывай.

— Военный ее, Алевтинку эту, привез на красивой карете.

— Это ты уже говорила. Мундир на нем какой был?

— Оченно богатый, весь золотом шитый, а позади на портках ключ золотой висел.

Мне делалось все интереснее. Про золотой ключ «на заднице» я слышал, дед часто рассказывал, что один из моих прадедов был камергером, и родственники постоянно подтрунивали над его формой.

Аля, не вмешиваясь в разговор, напряженно смотрела на ключницу, как будто что-то вспоминая.

— А медальон где? — спросил я строго, вспомнив, что в старинных романах обязательно фигурировал медальон.

— Ничего такого не знаю, ничего такого не ведаю, — запричитала жадная тетка, — Все, что, было, отдам, мне чужого не надо. Я чтоб чужую былинку…

Я не стал слушать и отослал ее за вещами. Ключница поспешно удалилась, и мы с Алей остались вдвоем.

— Ты все поняла?

Аля кивнула.

— Старуха что-нибудь скрыла?

— Того военного звали Комелкер.

— Может быть камергер?

— Точно, камергер.

Тетка Пелагия его разговор с барином подслушала. Камергер этот обещал, если про меня никто не узнает, вотчину барину дать.

— Это и я уже знаю. Имени его она не помнит?

— Так я же сказала, камергер.

— Это не имя, это должность, ну, вроде как пристав. Имя нужно знать.

— Имени не вспоминала.

— А из вещей ничего не утаила?

— Колечко с зумрудом.

— Изумрудом, — поправил я.

— Да, точно, кольцо с зумрудом и крестик. Они на дне сундука запрятаны, в старом сарафане.