Читать книгу - "Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн"

поведении, о том, что считается справедливым, о том, что люди должны друг другу и миру. Все вместе это создало объемную мораль. Хотя этот процесс и получил импульс от “проработки прошлого” в 1960-х годах, но он к нему не сводился и был запущен ранее. Продолжается он и по сей день.

Между 1949 и 1990 годами Германия представляла собой две страны, каждая из которых имела свои собственные идеи о том, какой тип общества она хочет построить, но каждая стремилась изменить взгляды и поведение своих граждан. В ГДР уроки социалистической морали пронизывали повседневную жизнь – первый день детей в школе, рабочее место с его “бригадами” (социалистическими командами), “сообщества жильцов” (Hausgemeinschaften) дома, “пенсионерские бригады” в старости. Насколько близко они подошли к формированию нового человека, творящего “добрые дела для социализма”, как того требовала четвертая из социалистических “десяти заповедей”? Западная Германия родилась как либеральная демократия с парламентом и свободными выборами, но ей необходимо было поддерживать толерантность, дискуссии и гражданскую активность, и это полная противоположность тому, что культивировалось при нацистах. Обе страны столкнулись с историческими проблемами социальной справедливости, поскольку им приходилось интегрировать, помимо немногих оставшихся в живых евреев, миллионы граждан, чья жизнь лежала в руинах: ветеранов-инвалидов, солдатских вдов, жертв бомбежек, вернувшихся и пропавших без вести военнопленных, а также 12 миллионов этнических немцев, изгнанных из Восточной Пруссии, Силезии, Судетской области и других территорий. Их разговоры о жертве часто звучали самодовольно и могли восприниматься как лицемерие, поскольку большинство приветствовали Гитлера и поддерживали войну, которая стала причиной всех их тягот. Тем не менее было бы ошибкой сводить рассказы о страданиях к попытке скрыть свою вину. Люди боролись за признание и помощь, заявляя о справедливости, правах и солидарности. Чего они могут ожидать от государства, было предметом напряженных дискуссий с разными ответами в Восточной и Западной Германии. Но существовал и вопрос, чего государство может ожидать от своих граждан, и перевооружение в ядерный век сделало его экзистенциальным. Проблема, как совместить солдатский долг и самопожертвование (некоторая дополнительная честь) с совестью гражданина, разделяла не только казармы, но и всю нацию.

В своих конституциях оба государства обещали равенство. Но для женщин, меньшинств и людей с ограниченными возможностями реальность часто не соответствовала заявленному, и их борьба проливает интересный свет на то, что считалось нормальным по обе стороны границы. Так же, как и отношение к чужакам. В 1989 году Западная Германия, страна с населением в 63 миллиона человек, была домом для 5 миллионов иностранцев, в основном так называемых “гастарбайтеров” из Южной Европы, которые прибыли в 1950-е и 1960-е годы и решили остаться. В ГДР с 16 миллионами граждан иностранцев было меньше – 160 тысяч человек, в основном студентов и рабочих-контрактников из Вьетнама, Польши и Мозамбика. В отличие от групп, прибывших еще раньше из Силезии или Судетской области, эти чужаки не могли претендовать на немецкое гражданство, которое определялось кровью с 1913 года. Гости сыграли свою роль в преобразовании Германии, и их опыт позволяет нам увидеть трудности приезжих, чьи раса, религия и образ жизни отличаются от остальных. Миграция и убежище стали особенно взрывоопасными темами, поскольку они затрагивают суть того, что значило (и значит) быть немцем.

На протяжении десятилетий раздел Германии выглядел как приговор истории. Неожиданное падение Берлинской стены в 1989 году открыло новую главу в поисках страной своего “я”. Воссоединение изменило как биографии, так и границы. Мир восточных немцев перевернулся. То, что было правильным или неправильным, хорошим или плохим, справедливым или несправедливым, внезапно перестало быть таковым. Миллионы граждан увидели страну, в которой они выросли, работали и воспитывали свои семьи, осужденной как незаконную, бесчеловечную диктатуру. Осенью 1989 года восточные немцы изначально бросили вызов режиму, скандируя: “Мы – народ”. Вскоре лозунг сменился другим: “Мы – один народ”. Но насколько близка к единству новая Германия три десятилетия спустя?

Для миллионов турецких, греческих и других мигрантов, сделавших своим домом Кёльн или Западный Берлин, как и для вьетнамских рабочих в Ростоке или Восточном Берлине, хор “Мы – один народ” приобретал более зловещее звучание. Возможность получить гражданство открылась для них в 2000 году, но приобщение к национальной идентичности было открыто в куда меньшей степени, и отчасти потому, что коллективная память о преступлениях нацизма значила, что именно этнические немцы помнят грехи своих отцов. Культурная открытость и признание людей “миграционного происхождения”, как их официально стали называть, должны были бороться с насилием, расизмом и антисемитизмом, которые никогда не исчезали ни в одной, ни в другой частях страны.

Воссоединение дезориентировало также и международное сообщество. В Европе нотации Германии о хорошем ведении домашнего хозяйства, обращенные к якобы ленивым и расточительным народам Средиземноморья во время долгового кризиса (2010–2015), почти раскололи Европейский союз, в развитие которого Западная Германия так усердно вкладывалась на протяжении предыдущей половины столетия. Окончание холодной войны расширило пропасть между экономическими амбициями Германии и ее военно-стратегической сдержанностью. В то время как немецкие компании продвигались в Восточную Европу и Китай, правительства Германии оставались в стороне от международных дел. Время от времени какой-нибудь политик говорил, что стране необходимо бороться за демократию, но армия сократилась, а зарубежное участие было редким и ограниченным. Немцы гордились тем, что извлекли урок из истории, но в чем заключался этот урок, было понятно все меньше. Означали ли слова “Никогда больше” Гитлеру и Аушвицу автоматическое вето на отправку немецких солдат в бой или, наоборот, решение отправить их туда, чтобы предотвратить повторение агрессии и геноцида? Как показала Боснийская война 1992–1995 годов, во мнениях по этому вопросу немцы расходились все сильнее.

Но не только великие темы войны и мира и нацистского прошлого в Германии обсуждаются с моральной точки зрения. Заключительная часть этой книги исследует три важнейших области, где моральные идеалы реализуются в повседневной жизни с разными результатами: деньги, соцобеспечение и окружающая среда. Каждый из них несет в себе национальные идеалы и стереотипы немецких добродетелей, которые необходимо проверить и оценить.

Бережливость часто изображается как определяющая черта немецкого характера, но после того как сбережения были уничтожены сначала в результате гиперинфляции 1923 года, а затем в результате конвертации валюты в 1948 году, она вряд ли возродилась естественным образом и требовала постоянных проповедей и стимулов со стороны правительства, банков и школ, чтобы выглядеть привлекательной. Что люди на самом деле делали со своими деньгами и вели ли себя действительно более ответственно, чем соседи, – это вопросы, требующие исследования. Рост неравенства с 1980-х годов не был чем-то особенным для