Читать книгу - "Проклятие тамплиеров (сборник) - Михаил Попов"

Даже псарня перестала радовать короля. Раньше в минуты дурного расположения духа он отправлялся к своим собакам, рассказывал о своих неудачах и ему казалось, что они понимают его, по-своему, но именно так, как надо. К тому же, как всем известно, собаки не предают. Королевские охотничьи звери по праву считались самыми красивыми в этой части суши. То есть помимо душевного отдохновения они даровали Его Величеству и эстетическое наслаждение. Филипп Красивый любил красивое. Во всем. И в отличие, скажем, от своего буйнопомешанного на дорогом цветастом платье брата Карла, одевался одновременно и строго, и дорого. То есть по-королевски.

Именно поэтому хранитель королевской печати, увидев в урочный час Его Величество не на псарне, а в оранжерее, к тому же облаченным в какое-то немыслимое рубище, пришел в легкое смятение.

Сопутствовал королю в этой странной прогулке Анри Контский, высокоученый монах, с некоторых пор приглашенный ко двору. Он считался прекрасным врачевателем, знал секреты многих корней, трав и минералов. Новое увлечение Его Величества многим казалось странным, но никому не приходило в голову высказать свое мнение по этому поводу вслух. Даже детям. Впрочем, никого из них давно уже не было в Понтуазе. Всем, кто пожелал удалиться подальше от отцовского крова, Филипп не стал чинить препятствий.

Когда хранитель печати приблизился, Анри Контский, держа в руках продолговатый, весь в волосатых шишках корень, объяснял королю его многочисленные полезные свойства и откровенно любовался этим замысловатым произведением природы. Монах был еще человеком нестарым и потому во владении своими чувствами не достиг полного совершенства. Глаза его сверкали, речь сверкала тоже, он был искренне увлечен предметом своего рассказа. Ногаре поймал взгляд короля и успокоился. Все как прежде, слава богу. Глаза Его Величества были бездонны и безжизненны. Блистательная речь вдохновенного ученого мужа ничуть не воспламенила Филиппа. Но прерывать ее течение он почему-то не считал нужным. Хранитель печати остановился в сторонке, ожидая окончания естественнонаучного урока.

Наконец увлеченный монах заметил канцлера и, будучи человеком умным, тут же сообразил, что мешает своим панегириком в честь редкого корня какому-то важному разговору.

– Дела научные не должны мешать течению дел государственных, – так он выразился, откланиваясь.

Филипп кивнул. Он оценил деликатность монаха, но, по большому счету, ему было все равно.

Ногаре приблизился и поклонился. Нужно было с чего-то начать разговор. Поскольку никакого приятного или хотя бы нового известия у него не было, он решил начать с комплимента.

– Признаться, Ваше Величество, странно видеть вас в обществе человека, посвятившего себя поиску эликсира здоровья.

– Отчего же, Ногаре?

– Зачем это человеку, который сам по себе является символом всяческого здоровья?

Король даже не досмотрел в сторону хранителя печати и тому показалось, что комплимент его не достиг цели.

– Должен вам заметить, господин канцлер, что жизнь природы организована сложнее, чем мы можем себе представить. И то, что мы считаем лекарством, при определенных условиях легко может превратиться в яд.

– А-а, – протянул хранитель печати, словно действительно впервые слышал эту мудрость. В голове мелькнула мысль, а не решено ли отравить Жака де Молэ? Или, может быть, король ищет вместе с Анри Контским какие-то одурманивающие корни, что развязывают даже языки, на которые наложено заклятие железной воли?

– Но пока не об этом, Ногаре.

Хранитель печати подобрался:

– Я весь внимание, Ваше Величество.

– Сегодня у нас праздник.

– Праздник?

– Вот именно. Сегодня тринадцатое октября.

Ногаре зажмурился от ужаса, как же он сам не подумал об этом!

– Сегодня ровно четыре года как орден тамплиеров находится под следствием, четыре года как Великий магистр этого Ордена сидит в крепости.

– Точно так, Ваше Величество.

– Ровно четыре года как вы и ваши люди ищете золото Храма.

Тут ответить было нечего.

Король медленно прошелся вдоль тщательно обработанной грядки.

– Кроме того, господин канцлер, через месяц с небольшим будет три года как Генрих Люксембургский, это косое ничтожество, победил меня в споре за корону империи.

– Это прискорбно, Ваше Величество, но я докладывал еще тогда, что тут не обошлось без происков этой авиньонской лисы, я хотел…

– Что теперь говорить, – король заложил руки за спину и покачался с носка на пятку.

– Говорят, он достиг немалых успехов.

– Кто, Ваше Величество, Генрих?

– Вот именно. Он ведь присоединил к владениям империи Богемию, там теперь правит его выкормыш.

– Не хочу показаться навязчивым льстецом, но мне кажется, таким образом он просто расширил пределы того наследства, которое вы неизбежно…

Король фыркнул.

– Что вы мелете, Генриху едва за сорок. Единственная его хворь – косота.

– Косил-то он всегда в одну сторону, в направлении папского престола, а что касается здоровья, то, как мне стало известно, оно пошатнулось. Какие-то колики донимают его последние месяцы.

Филипп Красивый, ничего не отвечая, пошел к выходу из оранжереи. Ногаре, оступаясь, затрусил вслед за ним по междурядью.

– А может быть, может быть, вот что, Ваше Величество – не отправить ли нам в Сиенн опытного человека? Врача.

– Чтобы что?

– Чтобы молодость лет римского императора не вставала больше непреодолимой стеной на пути планов одного весьма достойного человека. Ведь это может быть очень хороший лекарь, известный, он выкажет искреннее желание побороть колики Люксембурга.

Филипп остановился так резко, что Ногаре чуть было не налетел на него.

– Вы знаете, я вас удивлю, господин канцлер. Может быть, вы даже не поверите мне. Но с некоторых пор меня совершенно не интересует, кто будет следующим императором Священной Римской империи.