Читать книгу - "Без пощады - Майн Рид"

которым ей было о чем поговорить: они были уже женихом и невестой. Что же касается ее младшей сестры, то, будучи страстной поклонницей Терпсихоры, она готова была кружить под звуки задорной музыки хоть со всеми танцорами. Она так и перелетала из рук в руки, не отказывая ни одному из многочисленных кавалеров, искавших чести и удовольствия потанцевать с такой красавицей.

Поведение Веги не нравилось Клариссе. Хотя она тоже не имела отбоя от кавалеров, но не желала, чтобы какая-нибудь другая дама, в особенности ее собственная кузина, на которую она смотрела, как на деревенскую простушку, могла соперничать с ней в чем-либо; избалованная дочка госпожи Лаланд привыкла царить в городском обществе и не выносила соперничества. Но всего досаднее было то, что Вега осмелилась конкурировать с нею еще и в любви к Юстесу Тревору; этого уже не могла бы стерпеть и всякая другая женщина, даже и не одаренная таким бурным темпераментом, как Кларисса Лаланд. Поэтому можно себе представить, что творилось в душе и сердце этой взбалмошной полумулатки!

Распорядительницей бала была сама Кларисса. Она составила музыкальную и танцевальную программы; управляла подбором пар, назначая, кому с кем, в каком танце и сколько времени участвовать. Сама же она старалась иметь своим постоянным кавалером Юстеса Тревора, не обращая внимания на то, что это возбуждало насмешливые толки. Такое явное предпочтение хозяйской дочери, оказанное «ренегату» перед всеми другими кавалерами, побуждало некоторых роялистов высказывать предположение, что благосклонность Гвендолины Лаланд к парламентариям объясняется именно благосклонностью Клариссы к «ренегату».

Со своей стороны и Вега терзалась муками любви и ревности. Давно ли прошли те дни, когда она так пренебрежительно толковала с сестрой о любви, а теперь вот и сама очутилась во власти этого чувства, казавшегося ей тогда таким непонятным и бессмысленным. И, как нарочно, казалось, что на ее долю выпали одни шипы этой загадочной розы, именуемой любовью, т. е. одни терзания ревностью. Ведь уверенности во взаимности Юстеса она не имела. Положим, в ту минуту, когда он на соколиной охоте променял свои великолепные страусовые перья на хвост убитой ее соколом цапли, у нее была основательная надежда услышать от него признание в любви, но надвинувшиеся вслед за тем события помешали этому. С тех пор не было больше ни одного свидания с глазу на глаз, поэтому девушка так и оставалась в неведении относительно настоящих чувств ее избранника. Но она была верна своему слову, что если бы полюбила кого-нибудь, то и не переставала бы любить его. Никакая сила не могла бы заставить ее разлюбить Юстеса; даже уверенность в том, что он уже не любит ее, да никогда и не любил. Но страдала и мучилась она невыразимо, и лишь одурманивающая атмосфера бального угара давала ей возможность сохранять в этот вечер свое душевное равновесие.

Между тем Юстес по каким-то тайным соображениям казался весь поглощенным Клариссой, которая употребляла всевозможные уловки, чтобы он почти не отходил от нее. И то, что так заставляло страдать Вегу, приносило радость не только Клариссе, но еще одному человеку, — Реджинальду Тревору. С одной стороны, он считал ухаживание своего кузена за хозяйской дочерью искренним, а с другой, он, опытный сердцеед, воображавший, что Вега не могла избежать влияния его всепокоряющего обаяния, был убежден, что если этот пряничный херувимчик Юстес не вертится больше возле нее, то, значит, она его любезностей не поощряла и, стало быть, таит нежное чувство к другому, т. е. к нему самому, Реджинальду. И это было для него большим утешением в его остальных горестях.

В Монсерат-Хауз его собственно и привела только безумная надежда на то, что он там вновь увидит предмет своей страсти и объяснится с ним. Что же другое могло привести его туда? Не соблазны же бала или изысканного ужина? Он любил Вегу, как никогда никого не любил, и судорожно цеплялся за надежду, что и Вега должна полюбить его. Девушку могла бы заставить разочароваться в нем только обида, причиненная им ее отцу. Но ведь он нанес эту обиду не по собственному побуждению, а исполняя служебный долг, по приказу свыше. Во всяком случае, она могла бы забыть или простить ему это. Любовь всегда все прощает. Надо было только услышать подтверждение этого от самой Веги. Вот почему он и явился на бал.

Случай для объяснения с Вегой не замедлил представиться. Хозяйка дома за своими племянницами не присматривала; она вся была поглощена заботой о своей ненаглядной дочке; мистер Поуэль на балу не присутствовал, потому что вообще никогда не участвовал в увеселениях этого дома, где жил лишь временно и поневоле. Дочерям же своим он не запрещал пользоваться удовольствиями, свойственными их возрасту, и считал их достаточно благоразумными, чтобы не нуждаться в присмотре.

Сестры стояли отдельно, когда к ним приблизился Реджинальд. На его учтивый поклон они обе приветливо ответили и без всякой натянутости вступили с ним в разговор. Они слышали, что он, хотя и сражался за идею, которой они, разделяя политические убеждения своего отца, не сочувствовали, но проявлял истинную храбрость и стойкость. За эти качества женщины всегда склонны многое простить мужчине. Да к тому же, он ведь теперь был человеком побежденным, несчастным пленником, а это вызывало к нему сострадание благородных сердец. Именно такие сердца были у обеих сестер, и они теперь еще раз доказывали это.

Немного поговорив с «несчастным пленником» о событиях последнего времени, Сабрина оставила его одного с сестрой, чтобы не мешать им. Она научилась понимать Вегу и знала, что смело может предоставить ее самой себе.

— Я думаю, вы уже забыли меня, мисс Вега? — начал Реджинальд, лишь только Сабрина ушла от них.

— Напрасно вы, капитан Тревор, полагаете, что у меня такая короткая память, — с милой улыбкой ответила девушка. — Почему вы предположили, что я забыла вас?

— Потому что с тех пор, как мы виделись в последний раз, случилось так много нового, произошли такие события, и вам пришлось встретить столько новых людей, гораздо интереснее меня, — мог ли я надеяться, что вы не забудете меня?

Он говорил с ней скромно, почти смиренно, без тени прежнего фатовства. Это еще больше затрагивало в сердце молодой девушки струну сострадания.