Читать книгу - "Огненная земля - Майн Рид"

III

Первые три дня я жил в усадьбе дона Мариано как в раю. Мы устраивали охоту в лесу и на берегу моря, прекрасного Карибского моря. С охотой чередовались прогулки верхом по неизмеримым владениям дона Мариано, который всегда ездил со мной и расписывал мне в самых ярких красках приволье своей жизни. Когда надоедали прогулки верхом, мы отпраплялись гулять пешком с прелестной креолкой под тень померанцев и пальм. В то время как вокруг нас ворковали горлицы, чирикали кубинские дрозды, свистели красные кардиналы, я слушал звуки еще более нежные, — голосок Хуаниты Агвера.

Никогда я не слыхал ничего нежнее, чем этот голосок… О, я ее полюбил, полюбил от всего сердца! Если бы Хуанита не разделила моей страсти, я бы, кажется, умер…

Наконец я решил объясниться, решил сделать это во что бы то ни стало, каков бы ни оказался результат. Пора было мне уже возвращаться в Гавану. Мне хотелось знать, счастливым или несчастливым суждено мне туда вернуться.

Час показался мне самым удобным, а одно пустое обстоятельство я счел за счастливое предзнаменование. Перед нами на тропинке, почти у самых наших ног, вспорхнули два palamitas — пара прелестнейших антильских голубков. Лучше этой породы голубей я не знаю.

Птицы отлетели и сели на ветку, совсем на виду у нас, и заворковали. Мы продолжали путь. Голуби не обращали на нас ни малейшего внимания. Очевидно, они не считали нас врагами. Быть может, они понимали, догадывались, что мы тоже любим друг друга, как они.

Мы остановились посмотреть на прелестных птичек, на этот символ чистой и искренней любви. Мы глядели друг другу в глаза; и я не выдержал:

— Не правда ли, они счастливы, сеньорита?

— Да.

— Знаете, какая мысль пришла мне в голову при виде их?

— Не знаю… Какая?

— Угодно ли вам, чтобы я сказал?

— Да, сеньор.

— Мне бы хотелось быть одной из этих птиц.

— Странное желание, сеньор. Очень странное.

— Да, но я бы желал этого с одним условием: чтобы одна моя знакомая барышня была голубкой.

— Кто же эта барышня?

— Вы ее знаете,

— Неужели?

— Да. Эта барышня — донна Хуанита Агвера.

Она молчала. Я держал в своих руках ее дрожащие ручки. Прелестный румянец окрасил ее милое лицо; глазки потупились. Я не решился продолжать…

Однако нужно же было закончить этот разговор. Прибегать и дальше к экивокам не имело смысла, даже было бестактно. И я сказал:

— Juanita, tu me amas? (Любишь ли ты меня, Хуанита?)

— Jo te amo! (Люблю!) — ответила она мне.

Она перестала дрожать и произнесла эти слова спокойным голосом, глядя мне прямо в глаза. На губах играла чистая улыбка мольбы и счастья…

Мы взялись за руки и долго пробыли вместе, грезя о счастье и строя тысячи планов на будущее.

IV

Седьмой день моего пребывания в усадьбе дона Мариано был последним: дела требовали моего непременного присутствия в Гаване. В этот день, будь на то вполне моя воля, я бы с удовольствием не пошел на охоту, но мой радушный хозяин так настойчиво уговаривал меня отправиться с ним вместе поохотиться на фламинго, что я сдался. В двух милях от усадьбы было озеро, где водились эти птицы.

Я много слышал о фламинго — розовых птицах, о том, как трудно к ним подобраться и убить, и сколько я до сих пор не рыскал по белу свету, ни разу мне не удавалось застрелить ни одного фламинго. Мне же очень хотелось раздобыть эту огромную птицу с оперением розового цвета, которая даже в музеях редко встречается. Именно в какой-нибудь музей я и хотел передать чучело фламинго, чтобы люди читали на табличке, что этот дар сделал я.

Поэтому я, пусть отчасти и против собственной воли, принял приглашение дона Мариано и решил провести свой последний день у него в гостях, охотясь на фламинго. Впрочем, озеро было недалеко от усадьбы, и мы могли, наохотившись вдоволь, вернуться домой еще до обеда. Вечером я надеялся еще успеть выпросить прощение за свое отсутствие у той, чье общество, конечно же, было для меня дороже всякой охоты.

Простившись с хозяйкой дома и услышав от нее приветливое: «Hasta la tardel» (до вечера), мы с доном Мариано уже совсем было отправились, как вдруг к нам во весь опор примчался верховой и, соскочив с лошади, быстро отвел дона Мариано в сторону, сказав ему несколько слов. Они говорили очень тихо, но, должно быть, о чем-то очень важном и тревожном — это было видно по их лицам и жестам.

Разговор был короток. Затем всадник вскочил опять на коня и помчался во весь дух, а дон Мариано подошел ко мне и сказал:

— Сеньор, мне очень жаль, но я не могу идти с вами. Впрочем, пусть это не мешает вам поохотиться одному. Гаспардо проводит вас туда, где больше всего водится фламинго, и вы настреляете их, сколько вашей душе будет угодно. Я вернусь вечером, и мы еще успеем пообедать с вами. Стало быть — adios! Или, как выразилась сестра, hasta la tarde!

Из вежливости я не решился потребовать у дона Мариано более подробных объяснений, да он, по всей видимости, и не был расположен давать их. Пожав мне наскоро руку, он вскочил на коня и быстро ускакал.

Ему, очевидно, хотелось догнать загадочного всадника, который давно уже скрылся из вида.