Читать книгу - "Цикл "Пограничная трилогия"+Романы вне цикла. Компиляция. 1-5 - Кормак Маккарти"

О священнике малец ничего не слышал и уже перестал спрашивать. Возвращаясь однажды на рассвете под серым дождём в своё жильё, он заметил в верхнем окне чьё-то слюнявое лицо, поднялся по лестнице и постучал в дверь. Открыла, воззрившись на него, женщина в шёлковом кимоно. В комнате за её спиной на столе горела свеча, и в неярком свете за загородкой у окна сидел вместе с кошкой какой-то полоумный, который повернулся, чтобы посмотреть на мальца. Нет, это был не придурок судьи, всего лишь какой-то другой придурок. Женщина спросила, что ему нужно, он, ни слова не говоря, повернулся и спустился по лестнице на улицу в дождь и грязь.

На последние два доллара он купил у какого-то солдата то самое ожерелье из ушей язычников: Браун не снимал его до самой виселицы. Это ожерелье было на нём следующим утром, когда он нанимался к вольному погонщику из Миссури; оно было на нём, когда они отправились в Фремонт на реке Сакраменто с караваном фургонов и вьючных животных. Если погонщику и хотелось спросить насчёт этого ожерелья, он оставил любопытство при себе.

На этой работе малец провёл несколько месяцев и ушёл без предупреждения. Переезжал с, места на место. Компаний не избегал. К нему относились с определённой долей уважения, как к человеку, который не по годам хорошо разбирается в жизни. Он обзавёлся лошадью и револьвером, кое-чем из снаряжения. Брался за разную работу. У него была Библия, найденная в лагере золотоискателей, и он таскал эту книгу с собой, хотя не мог разобрать ни слова. Из-за тёмной и скромной одежды некоторые принимали его за проповедника, но он меньше, чем кто-либо другой, нёс свидетельства о том, что есть, или о том, что будет. Забирался он и в такие отдалённые места, куда вообще не доходили новости и где в те нестабильные времена пили за восшествие на престол уже низложенных правителей и славили коронацию королей, которые были убиты и лежали в могилах. Он не нёс вестей даже о таких, не имеющих отношения к духовному, историях, и хотя в тех диких краях было принято останавливаться при встрече и обмениваться новостями, он, похоже, путешествовал вообще без новостей, словно происходившее в мире было для него слишком порочным, чтобы оповещать об этом белый свет, а может, слишком банальным.

Он видел, как мужчины погибали от ружей, ножей и удавок, видел, как они дрались смертным боем из-за женщин, которые сами назначали себе цену в два доллара. Видел стоявшие на якоре в маленьких бухточках корабли из земли под названием Китай, тюки с чаем, шелками и специями, которые вспарывали мечами маленькие желтокожие человечки, чья речь походила на кошачье мяуканье. На безлюдном побережье, где крутые скалы баюкали тёмное и о чём-то глухо рокотавшее море, он видел грифов в полёте. От размаха их крыльев все птицы поменьше казались настолько крошечными, что клекотавшие под ними орлы больше походили на крачек или ржанок. Он видел, как ставили на карту и проигрывали груды золота, которые не накроешь и шляпой, видел медведей и львов, которых выпускали в ямы на смертельные схватки с дикими быками, дважды был в Сан-Франциско, дважды видел, как он горел, и не повернул обратно, уезжая оттуда верхом по дороге на юг, с которой виднелись пылавшие всю ночь на фоне неба силуэты города. Пылали они и в чёрных водах моря, где в языках пламени кувыркались дельфины. Видел пожар на озере, где падали горящие лесины и раздавались крики тех, кому не суждено было спастись. Бывшего священника он так и не встретил. Слухи о судье доходили до него повсюду.

Весной своего двадцать восьмого года он и ещё четверо подрядились провести караван по диким просторам почти через полконтинента и отправились по пустыне на восток. Через семь дней от побережья он оставил караван у колодца в пустыне. Это были лишь пилигримы, возвращавшиеся по домам, мужчины и женщины, покрытые пылью и утомлённые дорогой.

Он повернул коня на север к каменной гряде, что тянулась тонкой полосой у края неба, и так и ехал — звёзды под ногами, солнце над головой. Таких мест ему видеть ещё не приходилось, в эти горы не вела ни одна дорога, не было дороги и из них. И всё же в самом укромном уголке этой каменной твердыни он встретил людей, которые, казалось, не в силах были выносить безмолвие мира.

Впервые он увидел их, когда они брели в сумерках по равнине среди цветущих окотильо, что горели в последних лучах солнца, словно рогатые канделябры. Возглавлял шествие pitero — музыкант, игравший на тростниковой свирели, за ним следовала целая процессия людей с бубнами и matracas.[239] Обнажённые до пояса мужчины в чёрных накидках с капюшонами хлестали себя плетьми из заплетённой косичками юкки, некоторые несли на голых спинах огромные связки чольи, один был привязан к канату, который тянули в разные стороны его спутники, а мужчина в белом одеянии с капюшоном нёс на плечах тяжёлый деревянный крест. Все шли босиком, оставляя на камнях кровавый след, а за ними дребезжала грубая carreta,[240] на ней чопорно восседал вырезанный из дерева скелет, державший перед собой лук со стрелой. На эту же повозку были нагружены булыжники, несколько мужчин тащили её по камням за верёвки, привязанные к их головам и лодыжкам, а за ними плелась целая депутация женщин, одни несли в руках маленькие цветы пустыни, другие — факелы из сотола или примитивные светильники из продырявленных жестяных банок.

Эта не знающая покоя секта медленно проследовала под утёсом, где он стоял, наблюдая, и направилась дальше по щебню, вымытому из расположенного выше сухого русла. Под дудочку, горестные вопли и лязг они поднялись меж гранитных стен в верхнюю долину и исчезли в надвигающейся темноте, как предвестники некой невыразимой беды, оставив лишь кровавые следы на камнях.

Он остановился на ночлег в голой котловине, устроившись рядом с улёгшейся лошадью, и всю ночь по пустыне гулял сухой ветер, почти не слышный, потому что среди этих скал не было никаких отголосков. Стоя на рассвете рядом с лошадью, он смотрел на восток, на первые лучи зари, потом оседлал лошадь и повёл её по усеянной острыми камнями тропе через каньон, где глубоко под грудой валунов обнаружил воду. Внизу было темно, от камней веяло прохладой, он попил и принёс в шляпе воды для лошади. Потом вывел её на гребень, и они пошли дальше,