Читать книгу - "Последний остров - Василий Тишков"

— И ты, Михаил, садись рядком да поговори ладком.

— А мне сидеть недосуг. Говори, чего опять надумал.

Сыромятин сдвинул мохнатившиеся в беспорядке брови и почему-то начал выговаривать с непонятной для ребят обидой:

— Ты вот все шибко по своему усмотрению ладишь. Для зверья в лесу, оно понятно, вреда не будет. Не умеешь ты против самой природы восставать. Ладно. Это ведь как песню повести, не каждого талантом Бог наградил. Токо смотри, Михаил: в природе человек особую стать имеет, человек ить не гольян озерный и не мураш. Даже не древесный лист, он всяк в себе очень даже разный. Нету на земле двух одинаковых человеков, нету — и в этом весь секрет сотворения человека. Понял меня? Или все еще непонятливым прикидываешься?

— Все равно буду жучить твоих корешков из Гусиновки. Дураки они, а дуракам закон не писан.

— Ничего, стало быть, ты не понял. Ну, до чего ты, Михаил Иванович, непонятливый в человеке, это ж прямо беда, — старик еще сердито оглядел Мишку с ног до головы, всю его решительную молодую фигуру, даже вопрошающе взглянул на Аленку с Егоркой, ища у них сочувствия и понимания. Но они вовсе не понимали, куда клонит дед Яков. Миша же давно угадал, зачем пожаловал на кордон их дорогой гостенек.

— Так ты чо, Яков Макарович, за меня испужался? Говори тогда, коли начал, да без экивоков.

— Война ведь не только там, за Урал-камнем, идет.

— Во! — Мишка аж подскочил. — Сам же говорил мне, и начальство наказало, штоб я как солдат здесь на посту стоял и никому никакого спуска. Так? Так! А они чо говорят, твои корешки по гражданской? Да и все потравщики? Мол, война все спишет. — Мишка засунул руки в карманы, насупился и хитрюще так, как Юлька Сыромятина, глянул на старика. — Знаю, отчего ты такой заботливый. Боишься наказ гусиновских мне передать. Так я и без тебя знаю. Они лично мне обещали в глухом месте голову оторвать и в болото закинуть. Испугали! Аж поджилки дрожат! Кто там, поди, косой опять расхорохорился? Пусть лучше спасибо скажет, что я его мерином не сделал.

Сыромятин покряхтел, передвинул плечами, будто мураш у него по шее ползал, сунул было руку за кисетом, но передумал курить. Помолчал, как-то озорно вскинул бороду и по-мальчишески заважничал:

— У меня ведь тоже, ежели чего… ежели шибко пакостить начнут, не заржавеет. Тряхну стариной… А разговор, однако, был… Чего уж тут в прятки играть. В далеких-то буреломах не припоздняйся, не ровен час… А теперь заделье побоку, на очереди — дело.

Яков Макарович поднялся, сходил в сени и принес оба ружья: Мишкину берданку тридцать второго калибра и свою двустволку. Мишкино ружье он притулил к высокой завалинке, а со своим уселся на крыльце и задумался, склонив голову набок. Сыромятин прислушивался к тому, что беспокойно торкалось у него в мозгу, и сокрушался — жаль, что не может он простыми словами объяснить окружившим его ребятишкам, как он их любит и жалеет до невозможности.

Да и сами ребята деликатно ждали, чувствуя — с дедом что-то происходит очень серьезное, он как бы ответ перед ними держать собрался, а все не мог решиться.

— Тут дело такое… — тихо заворчал дед Яков, но теперь уже сердясь на самого себя за неловкие слова в важном деле. — Оказия у меня вышла с глазами. Будто пороху в них надуло, что ли. Вот, стало быть, и бери, Михаил Иванович, ружьишко-то мое для своей надобности. Твоей пукалкой токо рябчиков скрадывать…

— А как же ты, Яков Макарович? — не понял старика Мишка.

— А я… Да чего там. Бери. Тульской работы ружьишко, сам знаешь. И глаза, опять же…

— Мудришь, дед. При чем здесь глаза? Тебе никак нельзя без ружья, особенно по нонешним временам.

— Об чем разговор? Карасей ловить да старуху воспитывать можно и без ружья. Так что принимай подарок, Михаил Иванович. Послужило мне ружьишко, слава богу, исправно, теперича пусть послужит новому хозяину. Оно тоже должно службу нести, понял? Балда стоеросовая!

— Вот теперь я понял тебя, Яков Макарович… — Мишка осторожно принял из рук старика двустволку, погладил вороненые стволы, ложе, испробовал, ухватистое ли цевье. — Спасибо, Яков Макарович. Шибко ты мне угодил. Ну… На все сто! А раз так — ты, Егорка, забирай мою «фузею»! Тоже, поди, стрелять-то охота, а?

Егорка, не веря в свалившееся вдруг счастье, испуганно схватил легкую Мишкину одностволку и стал придирчиво ее рассматривать, будто видел впервые. Даже в ствол заглянул с обеих сторон.

— Дак ты чо, Михалка… прям за так и отдаешь? — спросил он довольнешенького случившимся друга. — И тебе совсем, ну нисколечки не жалко своего ружья?

— А зачем мне теперь два? Бери, пока не передумал.

— У-у-у! — вместо благодарности только и смог промычать Егорка.

Аленка чуть не плакала от радости за ребят за такого чудесного деда Якова, за то, что у них на острове теперь целая артиллерия и что сегодня уже прибыл первый гость, да еще какой гость!

— Ребята, а теперь надо обязательно дать салют в честь новоселья, — предложила Аленка.

— Салют можно, — заулыбался Яков Макарович. — В белый свет палить — это тебе не в копейку, попасть немудрено. Ну-ну, ладно, я ить не всерьез, — успокоил он обидевшихся было ребят и даже похвалил их перед девчонкой. — Стрелки они у нас знатные. Особенно Михалко. Когда учился дичь промышлять, с одним зарядом шел на охоту, а пустой, однако, никогда не вертался.

— Вот хитрый дед! — удивился Егорка. — Так ты ж, дед Яков, больше одного патрона ему не давал. Тут хошь не хошь, а снайпером заделаешься.

— Особенно когда в пузе кишка кишке бьет по башке, — добавил Мишка и рассмеялся. — Ладно! Уговорили. Истратим по случаю два патрона. Заряжай, Егорка! Принимай парад, Макарыч!

— Ну, готовы? — спросила Аленка и подала команду: — Артиллерия, огонь! — а сама в восторженном испуге закрыла ладошками уши.

Над Лосиным островом прогремел их первый салют.

И началась новая жизнь для Аленки. В первые дни она еле дотягивала до вечерней зорьки и валилась спать мертвецки уставшая. Оказывается, будни хозяюшки складываются из множества обязанностей, и во всяком деле надо успевать. Однако изо дня в день начала втягиваться, и стали появляться свободные минутки, чтобы задержаться в предвечерье у прибрежных мостков, собрать букет из самых-самых красивых цветов или трав, а то просто послушать лесного жаворонка.

Больше всего Аленку тянуло к озерам, которых здесь великое множество. Соседний район так и назывался — Частоозерский. Мишка про озера много рассказывал. И выходило — все они разные. В одном ловились только окуни, в другом — гольяны и желтобрюхие караси, третьи пугали холодом пятисаженной глубины. В таких не жила рыба и не росли камыши, даже дичь стороной проносило. Только иногда по узкому илистому берегу суетливо шнырнут кулики, а то и залетит чайка, покружит над темной гладью, крикнет печально, пугая голенастое куличье, и улетит на рыбное озеро.

Есть озеро Чаешное. Оно поросло осокой, сухим тростником, жидкими осинниками. С давних пор селились здесь чайки. Сотни, а может, и тысячи белогрудых, с черными головками птиц истошно пищали, когда ребята зорили их гнезда, добывая себе пропитание. Ох и вкусны запеченные в золе яйца!