Читать книгу - "История Израиля. От истоков сионистского движения до интифады начала XXI века - Анита Шапира"

но кризис Третьей и прибытие Четвертой алии заставили их осознать, что сионистское предприятие не может избежать капиталистической стадии социально-экономического развития. Для многих это стало переломным моментом. Что должно иметь приоритет? Было ли осознание сионизма наиболее важным, даже если это означало принятие некоторых форм капитализма, или было предпочтительнее иммигрировать в место, где строилось действительно эгалитарное общество? Некоторые члены Gedud Haʻavoda во главе с Менделем Элькиндом решили вернуться в Советский Союз, надеясь создать там идеальное общество, но подавляющее большинство предпочло цели сионизма. Они отложили создание социалистического общества до тех пор, пока в Палестине не будет достигнуто еврейское большинство.

Тем временем идеализм этих молодых людей был использован для выполнения самой трудной из сионистских миссий. Коллективистская организация, внутренняя дисциплина и мобильность – все это позволяло селиться в отдаленных, опасных уголках страны, где климат был суровым. Кибуцы возглавили сионистское предприятие по всей Палестине. Ориентация сионизма на реальные действия, а не просто на разговоры отвечала чаяниям идеалистической молодежи, которая хотела посвятить свою жизнь обществу и нации. Коммуны дали сионистскому движению превосходный инструмент мобилизации, который самоопределился в социалистических терминах и предоставил себя в распоряжение сионистского предприятия для всех «завоевательных» заданий. Чем более кибуц будет централизован и дисциплинирован, тем выше будет готовность участвовать в достижении национальных целей.

Это сочетание социалистического и националистического стремления вдохнуло небывалую энергию в членов кибуцев, квуцот и мошавов, превратив их в пионеров сионистского предприятия, находящихся всегда в распоряжении Haganah, Histadrut или сионистского Исполнительного комитета. Дух первопроходца связан с образом кибуцника, земледельца, который изо дня в день служит нации своей работой на земле страны, будучи готов жить в бедности и лишениях и рисковать своей жизнью и жизнью своей семьи, поселяясь в опасных районах. Распространение кибуцев вдоль всей северной границы, в долине Бейт-Шеан и в пустыне Негев сделало еврейские поселения протяженными на всей территории Палестины и в конечном итоге предопределило границы государства.

Из-за финансовых трудностей сельскохозяйственные поселения развивались медленно. До конца периода мандата на продажу выставлялось больше арабской земли, чем могли купить евреи. За расселением в Эмеке последовало заселение долины Хефер, а затем в районе Хайфского залива. Большой поселенческий бум произошел после доклада комиссии Пиля 1937 года, в котором основное внимание было уделено связи между будущими границами еврейского государства и географическим распространением поселений. Долина Бейт-Шеан, государственная земля, ранее переданная бедуинам в этом районе Гербертом Сэмюэлом, теперь была выкуплена у них Еврейским национальным фондом и быстро заселена. Западная Галилея и северная граница также были заселены, с сочетанием частных (Нахария) и коллективных поселений (Ханита, Шавей-Цион, Иехиам). Во время борьбы с англичанами и после Второй мировой войны в Негеве было основано 11 новых населенных пунктов, чему способствовала труба, проложенная водопроводной компанией Mekorot Water Company. Эти опасные районы, удаленные от блоков еврейских поселений, были заняты кибуцами (см. карту 3).

В 1920-е годы степень вклада трудовых поселений в сионистское предприятие еще не была ясна. На Четырнадцатом сионистском конгрессе в Вене Хешель Фарбштейн из партии Mizrachi, считавший себя представителем среднего класса, назвал членов кибуца «кест киндер», то есть нахлебниками, живущими за счет скудных средств сионистской организации – средств, собираемых с тысяч евреев, стучащихся в ворота Палестины. В конце 1920-х годов экспертная комиссия, изучившая ситуацию с поселениями, вынесла роковой вердикт, утверждая, что кибуц был социальной структурой, неподходящей для человеческой природы, и в особенности для евреев. Его вердикт в отношении мошава был более мягким, поскольку структура мошава больше соответствовала традиционному мышлению. Споры о том, целесообразны ли трудовые коммуны в экономическом отношении, продолжались в течение многих лет и фактически никогда не заканчивались. Инвестиции на душу населения в кибуцах были намного больше, чем в городах, но сомнительно, чтобы они были больше, чем инвестиции в мошавы, которые в 1920-е годы были процветающими и экономически успешными. Они были предложены в качестве доказательства успеха частной фермы, хотя об огромных инвестициях барона де Ротшильда и ЕКО до того, как этот успех был достигнут, не упоминалось.

Тель-Авив теперь контрастировал с Эмеком как модель для абсорбции населения и строительства страны. Из небольшого пригорода с населением около 2000 человек к 1925 году он превратился в оживленный городок с населением 34 000 человек; к 1931 году оно увеличилось до 46 000. Этот быстрый рост города в песчаных дюнах поколебал ожидания, что сионизм не только выведет еврейский народ из диаспоры в Палестину, но и существенно изменит внешний образ еврея. С его земельными спекулянтами и шумной торговлей на улицах Тель-Авив казался Варшавой или Львовом, перенесенными в Палестину. Это отражало склонность евреев выбирать городскую жизнь, их отказ от физического труда и их стремление к простым географическим – в отличие от революционных – изменениям, которые позволили бы им жить среди других евреев. Одной из особенностей Тель-Авива было то, что он был почти полностью еврейским городом. И все же его мелкобуржуазный городской облик вызывал опасения у всех, кто хотел увидеть появление нового еврея. В своей критической статье о Четвертой алие Хаим Арлозоров утверждал, что будущее страны будет определяться не городским населением, каким бы густонаселенным оно ни было, а сельскохозяйственным. Он писал, что заселение на земле с глубоко укоренившимися в ней земледельцами резко контрастировало с незапланированной алией, которая, возможно, представляла собой решение для отдельного еврея, но не способствовала формированию еврейской нации в Палестине[96].

Несмотря на пропаганду и тяжелый экономический кризис, обрушившийся на Тель-Авив в конце Четвертой алии, когда треть городских рабочих осталась без работы, в 1931 году лишь 19 % евреев в Палестине жили в сельскохозяйственных поселениях, и впоследствии эта цифра только сокращалась. Три главных города – Тель-Авив, Хайфа и Иерусалим – составляли главный треугольник еврейского ареала расселения. Эта конфигурация также отражала тот факт, что большая часть капитала, используемого для строительства страны, была частной. Только в 1925 году в Тель-Авив было вложено 2 миллиона фунтов стерлингов – сумма, о которой сельскохозяйственные коммуны могли только мечтать. В период с 1918 по 1937 год в страну было привлечено 75 миллионов палестинских фунтов частного капитала, в то время как из национального капитала было инвестировано только 20 миллионов. Учитывая эти реалии, существовало своего рода «разделение труда» между частным капиталом, который направлялся в города и прибрежные цитрусовые плантации, и национальным капиталом, инвестировавшимся туда, где частный капитал отсутствовал. Модель Тель-Авива подходила для частного капитала, в то время как национальный капитал шел в Эмек.

В конце 1920-х годов сионистское предприятие в Палестине переживало наибольший экономический кризис, поставивший