Читать книгу - "Остров в океане - Джилберт Клинджел"

меня волнами раскаленного воздуха, обжигая щеки и лоб, — и все пел, завывал, заливался свистом… От солнца я еще мог укрыться под деревьями или в тени скал. Но от ветра не было никакого спасения, и он отчаянно мне надоел. Стоило поставить на землю мешки, как их засыпало сухим мелким песком; песчинки попадали в пищу, скрипели на зубах; одежда непрерывно трепалась и хлопала на ветру. Все это несказанно бесило меня. Пассат не ослабевал ни на час — какой там час! — ни на минуту. Оказывается, проживая в своей хижине в Метьютауне, я получил лишь весьма приблизительное представление о том, что такое пассат: он свистел в кронах карликовых пальм, шуршал травами на прогалинах, но совершенно не ощущался в моем уютном домике. Я мог есть, пить и спать без всяких помех. Ложбина, где я жил, находилась как бы в полувакууме — положение на подветренной стороне острова избавляло ее от пассатов; сюда достигали только отдельные порывы ветра.

Инагуа расположен прямо на пути пассатов. Порой эти ветры дуют без передышки в течение нескольких недель. Иногда они стихают до легкого ласкающего ветерка, но чаще всего бушуют, как настоящий шторм. Обычно пассат дует с переменной силой — в течение нескольких дней набирает скорость, держится некоторое время на одном уровне, а затем идет на убыль. Когда я отправлялся в обход острова, ветер только набирал силу.

Перед рассветом я вышел из подветренной полосы. От мыса Полакка-Пойнт берег поворачивает к югу, образуя широкую извилистую бухту, известную под названием Байт. Где-то недалеко от этой бухты находится мифическая местность, известная под названием Вавилон, как я слышал, совершенно непроходимая. Мне было очень любопытно поглядеть, что это такое.

Я еще издали увидел Полакка-Пойнт: с наветренной стороны над берегом висело белое облако водяной пыли. В этом месте нет рифа, который бы защитил берег от натиска огромных набегающих валов. Глубина океана сразу у берега доходит до пятидесяти — шестидесяти футов. Водные массы ударяются об отвесную каменную стену, не встречая на своем пути никаких препятствий, которые могли бы замедлить их бег. Ослепительно белая пена фонтанами взлетает ввысь и тут же подхватывается ветром. Грохот волн разносится на много миль вокруг.

Когда я приблизился, меня обдало водяной пылью и одежда моя промокла. Это случилось несмотря на то, что я держался подальше от берега, прокладывая себе дорогу среди густых зарослей; ветер разносил влагу на многие ярды в глубь острова. Местность здесь низкая — она возвышается над уровнем моря не больше чем на семь-восемь футов, и волны, казалось, готовы затопить ее в любой момент. Нечто подобное, очевидно, и произошло однажды: ураган обрушился на эту часть береговой полосы, и хотя время сгладило следы былого неистовства стихий — их можно обнаружить повсюду. Берег там скалистый, крутым уступом обрывающийся в воду; на уступе, образуя настоящий крепостной вал, громоздятся одна на другую чудовищные глыбы, выломанные бурей из прибрежных скал. Среди валунов попадаются огромные, толщиной в ярд, куски мадрепоровых кораллов, которые могли попасть сюда только со дна океана. Я находил отдельные полузасыпанные песком обломки таких кораллов в доброй сотне ярдов от береговой линии. Если спуститься на сотню футов вниз — на дно океана, можно было бы обнаружить живые организмы, которым некогда принадлежали эти омертвевшие обломки. Трудно даже представить себе волну, способную забросить этакую глыбу на подобное расстояние! Должно быть, ветер в тот роковой день несся со скоростью ста пятидесяти миль в час, а вода затопила сушу на несколько миль в окружности. Волны, атаковавшие береговые утесы, грохотали, как дюжина пушек, и, разбиваясь, взлетали на сотню футов вверх, а затем, подхваченные воющим ветром, обрушивались на землю сотнями тонн воды. Движущиеся водяные горы взбаламутили океан до самого дна, рыскали на глубинах и срывали с места «деревья»; подкидывали обломки кораллов ввысь, а затем несли их на отдаленные лужайки, где бушевал поток.

Стена из принесенных морем камней несколько защищала меня от ветра. Вскоре заросли кончились, и передо мной открылась тянущаяся параллельно берегу длинная узкая долина, покрытая толстым слоем белого сыпучего песка. Ее поверхность была испещрена сотнями удлиненных овальных впадин почти одинакового размера. От них к полосе растительности, перекрещиваясь, тянулось множество борозд. Долгое время я не мог понять, что это такое: песок был слишком сыпуч, и следы не отличались особенной ясностью. Но загадка разрешилась, когда, обогнув купу кустов, я наткнулся на логово, полное крошечных поросят. Я чуть не наступил на них, и они, сталкиваясь друг с другом, с визгом бросились наутек. Бросив мешки, я кинулся вслед за ними; мне хотелось заполучить хоть одного на ужин, но угнаться за быстроногой тварью не было никакой возможности. Я остановился, чтобы зарядить ружье, но тут появилась матка, и поросята ринулись к ней, ища защиты. Вид у нее был рассерженный и довольно суровый; нагнув голову, она угрожающе пошла на меня. Вздумай она напасть, малокалиберная пуля едва ли остановила бы ее. Я счел за благо не связываться с разъяренной самкой и осторожно отступил. Все семейство тотчас повернулось и убежало в кусты.

Следующие милю или две я шел не торопясь, в надежде снова набрести на поросят. Я был так поглощен поисками следов, что смотрел только себе под ноги и потому не заметил, как очутился невдалеке от остова большой шхуны, который высоко вздымался над берегом. Опознать его ничего не стоило: четырехмачтовое судно, о котором нам рассказывал Ричардсон во время обеда в первый день нашего пребывания в Метьютауне. Когда-то это был великолепный парусник. На нем еще сохранились две мачты, и остатки такелажа валялись кучами по палубе и свисали с боков корпуса. Шхуна под прямым углом налетела на отвесную каменную стену, и носовая часть от удара так поднялась над водой, что бушприт почти перпендикулярно встал к небу вместе со спутанными снастями. В корпусе зияли десятки пробоин, и вода, пенясь, втекала и вытекала через них.

Я попытался взобраться на палубу, но из этого ничего не вышло: бока шхуны оказались слишком крутыми, а несколько канатов, свисавших с поручней, до того перегнили, что лопнули, как только я за них уцепился. На много метров вокруг были разбросаны бимсы и доски. Деревянные части выцвели от солнца и соленой воды, приобретя серебристо-белый оттенок. Есть что-то невыразимо печальное в зрелище прекрасного корабля, потерпевшего крушение.

Остов шхуны напомнил мне о цели моего собственного путешествия, о том, что мне еще надо идти и идти. Солнце снова стало припекать, ветер в долине задувал вовсю. Фляга с