Читать книгу - "Харбинский экспресс - Андрей Орлов"

— Я добрый человек. Если меня хорошо просят, я редко отказываю. А Ли Синь просил очень хорошо.

— Да, Чен. — Грач засмеялся. — Ты сама сердечность. Мне порой кажется, что ты занят не своим делом. Не податься ль тебе в монахи?

— В монастырях живут жадные дураки, — спокойно сказал китаец, наблюдая, как повар расставляет блюда на столе перед ним. — Эти дураки только делают вид, будто ищут в нищете просветления. На самом деле от просветления они дальше других.

— Почему? — равнодушно спросил Грач.

— В своей нищете монахи все равно думают о богатстве. Больше ни о чем. Недаром говорят: не смотри на лицо монаха, а смотри на лицо Будды.

— А чьи лица видишь ты? Тех, кто валяется на циновках в этом твоем притоне?

В глазах китайца промелькнула черная вспышка. Он махнул рукой, и повар с поклоном выкатился в коридор.

— Люди, которых ты видел, живут плохо, — сказал он. — Но я помогаю им забыть о своих бедах. На время. Поэтому я занимаюсь очень полезным делом. Разве не так?

— Да, — легко согласился Грач. — Ты действительно очень полезный человек. И будешь еще полезнее, если покажешь, наконец, что состряпал твой несравненный повар.

Чен улыбнулся и принялся перечислять:

— Вот лебединые крылья. Вот гнезда морской крачки. Горб верблюда с «серебряными ушками»… — говорил он, и пальцы его любовно касались глиняных судков.

— Однако! Твой повар угодил бы самому императору. А это? — Грач показал на отдельно стоящее блюдо, где в желто-коричневом соусе плавало нечто совершенно трансцендентное, украшенное кожурой лимона и лепестками хризантем.

— О! Это у нас называется «Битва дракона с тигром». Лесной полоз запечен в дикой пятнистой кошке. У змеи сперва вырезают кости и желчный пузырь, а кошку… как это?..

— Свежуют, — подсказал Грач.

— Да. Потом долго тушат в особом соусе, рецепт которого Ю Фань не скажет никому. Даже под пыткой.

— Ну, под пыткой-то, надо полагать, скажет, — заметил Грач, на которого описание блюда не произвело никакого впечатления. — Впрочем, мне все равно. У меня нет своего повара.

И принялся накладывать себе куски двузубой деревянной вилкой.

* * *

Только далеко за полдень, когда солнце, словно утомившись, укрылось лохматым облаком, Вердарский покончил с опросом поломойки и рассыльного. Оба жили у черта на рогах: одна — в районе Пристани, другой — вовсе на левом берегу, в Затоне. И оба нисколько не продвинули следствия.

Были они неграмотными, и в обиходе фамилиями постояльцев не интересовались. Гостей сплошь именовали «барами» и разбирали только по возрасту, телосложению и принадлежности к мужскому или женскому полу. А при более тонких расспросах получилась и вовсе чепуха.

Рассыльный, золотушного вида мальчишка лет одиннадцати, лишь плаксиво гримасничал и божился, что отродясь ничего не крал.

С поломойкой вышло иначе, но все равно нескладно.

Толстая молодуха с плоским конопатым лицом на все расспросы отвечала глупым хихиканьем, то и дело поглядывая на лоб Вердарского. А потом вдруг не к месту заявила, что к ней «сам Аркадий Христофорович ходют чай пить, и оченно бывают довольны».

— Кто это? — не понял Вердарский.

Выяснилось: Аркадий Христофорович — околоточный надзиратель и большой любитель чая с ежевичным вареньем. Настолько большой, что наведывается через день, будто по расписанию. И даже пару раз катал молодуху на коляске (надо полагать, в благодарность за приятственное времяпровождение).

Рассказывая о коляске околоточного, молодуха весьма откровенно рассматривала стоявшего перед ней полицейского. А потом бесстыже дала соскользнуть с плеча платку, наброшенному на голые плечи.

Надо признаться, в этот момент Вердарский почувствовал некое сладкое томление в организме. Он и сам бы теперь с удовольствием отведал здешнего ежевичного чаю. Но тут же представил себе, как молодуха после рассказывает своему покровителю:

— А ентот, из сыскной, ну такой душка!.. — и поспешил распрощаться с весноватой фавориткой околоточного надзирателя.

В общем, время было истрачено, а толку — никакого.

Вердарский достал часы, глянул. Стрелки показывали четверть четвертого. Пожалуй, пора возвращаться в управление, писать рапорт о прошедшем дне. Проведенном, надо признать, совершенно бездарно.

Может, и Грач уже там, подумал с надеждой Вердарский. Хоть посоветоваться…

Мыслишка эта была не слишком приглядной — получалось, что Вердарский намеревается прятаться за спину старшего. Да, некрасиво. Нахмурясь, полицейский чиновник зашагал быстрее. Чтобы срезать путь, свернул на узкую, в выбоинах, Кривоколенную, которая с лихвой оправдывала наименование.

Кривоколенная вывела к извозчичьей бирже. Здесь пахло навозом, кожей и дешевым табачным дымом. Над площадью висела неизбывная ленивая брань.

«А околоточный-то небось свою молодуху на служебной пролетке катал», — подумалось вдруг.

Эта мысль вызвала к жизни другую, имеющую непосредственное отношение к сегодняшним делам, и Вердарский остановился, словно боялся спугнуть. Только поразмыслить ему не дали.

— Куда ехать-то, барин? — крикнул лихач с пролетки на дутых резиновых шинах. — Недорого возьму.

— Мне тут близко… спасибо… — бормотал Вердарский, торопясь миновать биржевую площадь.

— Эй, барин! Садись, отвезу! Хоть на вокзал, хоть в Модяговку! — снова кричал докучливый возница. Он цокнул языком, и коляска покатила следом за Вердарским. — Ежели в Модяговку, так скидка положена!

Извозчики словно только того и ждали. Принялись хохотать, хлопая себя по ляжкам. Нехорошо так смеялись, насмешничали:

— Да куды ему! У него и на конфекты не хватит!

— А на кой такому конфекты? Его самого в салоп обрядить — вот и цыпа-ляля получится! Почище Любки-блохи!

Надо было остановиться и дать укорот обормотам, пригрозить как следует. Однако Вердарский окончательно сконфузился и, наклонив голову, припустил едва не бегом, не разбирая дороги. И с ходу уткнулся макушкой во что-то мягкое. Это «нечто» охнуло и сказало:

— Вот курья башка!..

Вердарский выпрямился. Перед ним стоял молодой человек замечательной внешности. В черной бархатной жилетке поверх багряной шелковой рубахи навыпуск, в отутюженных брюках, тщательно заправленных в русские сапоги, которые сияли черным антрацитовым пламенем. На голове — новый картуз с лаковым козырьком. Черные усики расчесаны и напомажены. Словом, молодой человек словно с картинки сошел — был он весь масляно-лаковый, точно детский петушок из жженого сахара.

Окажись здесь Грач, он бы мигом определил род занятий этого красавца, но Вердарский не имел нужного опыта.

— Простите сударь, — сказал он стеснительно. — Я вас, должно быть, ушиб.