Читать книгу - "Женская война - Александр Дюма"

— Тем лучше, тем лучше, пусть осматривают! — вскричала принцесса. Если они попытаются сделать это, мы будем сражаться и останемся победителями: дух принца Конде будет вести нас.

Ленэ взглянул на вдовствующую принцессу, как бы желая знать ее мнение; но Шарлотта де Монморанси, вскормленная во время междоусобных войн царствования Людовика XIII, видевшая стольких аристократов, попавших в тюрьмы или сложивших свои головы на эшафоте, потому что не хотели склонить их и желали сохранить свои права, — лишь печально провела рукой по лбу, отягченному самыми горькими воспоминаниями.

— Да, — сказала она, — вот до чего мы доведены: приходится скрываться или сражаться… Страшное дело! Мы жили спокойно, со славой, которую Господь Бог послал нашему дому; мы хотели — надеюсь, что никто из нас не имел другого намерения, — мы хотели только сохранить высокое положение, данное нам по праву рождения, и вот… вот события принуждают нас сражаться против нашего суверена…

— О, я не так горько смотрю на эту необходимость, как ваше высочество! — возразила молодая принцесса. — Мой муж и мой брат в заточении без всякой причины, а мой муж и мой брат — ваши дети; кроме того, ваша дочь в изгнании. Вот чем оправдываются все наши замыслы, все, на какие мы вздумаем решиться.

— Да, — отвечала вдовствующая принцесса с печалью, полной покорности судьбе, — да, я переношу бедствие с большим терпением, чем вы, мадам, но, кажется, нам всем на роду написано быть пленниками или изгнанниками. Едва я вышла замуж за вашего свекра, как мне пришлось бежать из Франции, потому что меня преследовала любовь Генриха IV. Едва мы успели возвратиться, как попали в Венсен: теперь нас преследовала ненависть кардинала Ришелье. Сын мой, который теперь сидит в тюрьме, через тридцать два года смог увидеть ту самую камеру, в которой родился. Ваш свекор недаром пророчески сказал после победы при Рокруа, глядя на залу, украшенную испанскими знаменами: «Не могу сказать, как я радуюсь этой победе моего сына, но только помните слова мои: чем больше дом наш приобретет славы, тем больше подвергнется гонению. Если б я не сражался за Францию, герб которой слишком славен, чтобы отступить от него, я взял бы в свой герб ястреба с колокольчиками, везде извещающими о нем и в то же время помогающими ловить его; а к этому гербу я взял бы девиз «Fama nocet»[3]. Мы слишком много наделали шуму, дочь моя, и вот это вредит нам. Вы согласны со мной, Ленэ?

— Ваше высочество правы, — отвечал Ленэ, опечаленный воспоминаниями, которые пробудила в нем старшая принцесса, — но мы зашли так далеко, что теперь не можем вернуться назад. Скажу более: в таком положении, каково наше, нужно решиться на что-нибудь как можно скорее, нельзя закрывать глаза на обстоятельства. Мы свободны только по видимости; королева не спускает с нас глаз, а господин де Сент-Эньян держит нас в блокаде. В чем же дело? Надобно уехать из Шантийи, невзирая на надзор королевы и на блокаду Сент-Эньяна.

— Уедем из Шантийи, но открыто! — вскричала молодая принцесса.

— Я согласна с этим предложением, — прибавила старшая, — принцы Конде не испанцы и не умеют предавать; они не итальянцы и не умеют хитрить; они действуют открыто, при дневном свете.

— Ваше высочество, — возразил Ленэ убежденно, — Богом клянусь, что я первый готов исполнить всякое приказание ваше, но, чтобы уехать из Шантийи так, как вам угодно, надобно сражаться. Вы, без сомнения, в день битвы не будете иметь намерения вести себя по-женски после того, как показали себя мужами совета; вы пойдете впереди ваших приверженцев и станете ободрять воинов боевым кличем. Но вы забываете, что подле ваших бесценных особ находится особа, не менее бесценная: герцог Энгиенский — ваш сын, ваш внук; неужели вы решитесь сложить в одну могилу и настоящее и будущее вашей фамилии? Неужели вы думаете, что Мазарини не отомстит отцу за то, что будут предпринимать в пользу сына? Разве вы не знаете страшных тайн Венсенского замка, печально испытанных господином великим приором Вандомским, маршалом Орнано и Пюилореном? Разве вы забыли эту роковую комнату, которая ценится на вес мышьяка, как говорит госпожа Рамбуйе? Нет, ваше высочество, — продолжал Ленэ, умоляюще сложив руки, — нет, вы послушаете совета вашего старого слуги, вы уедете из Шантийи, как надлежит сделать женщинам, которых преследуют. Не забывайте, что самое сильное ваше оружие — ваша слабость: сын, лишенный отца, супруга, лишенная мужа, бегут, как могут, от угрожающей опасности. Чтобы действовать и говорить открыто, подождите до тех пор, пока вы будете в безопасности и приобретете более силы. Пока вы в плену, приверженцы ваши немы; когда вы освободитесь, они заговорят, перестанут бояться, что им предложат тяжкие условия вашего выкупа. План наш составлен с помощью Гурвиля. Мы уверены, что у нас будет хороший конвой, он защитит нас во время пути. Ведь сейчас на вашем пути действуют двадцать различных отрядов, которые живут тем, что собирают дань с друзей и с врагов. Согласитесь на мое предложение, все готово.

— Уехать тайком! Бежать, как убегают преступники! — вскричала молодая принцесса. — О, что скажет принц, когда узнает, что его мать, жена и сын перенесли такой стыд и позор?

— Не знаю, что он скажет, но, если вам улыбнется удача, он будет обязан вам своим освобождением. Если же вы не будете иметь успеха, то все же не истощите ваших средств и не подвергнете опасности ни своих помощников, ни тем более свое положение: ведь вы не будете вести войны.

Старшая принцесса поразмыслила с минуту и сказала с задумчивой грустью:

— Дорогой господин Ленэ, убедите дочь мою, потому что я вынуждена остаться здесь. До сих пор я крепилась, скрывала свою болезнь, чтобы не отнять последней бодрости у наших приверженцев, но теперь изнемогаю. Меня ждет ложе страдания, на котором я, может быть, умру… Но вы сказали правду: прежде всего надобно спасти будущее дома Конде. Дочь моя и внук мой уедут из Шантийи и, надеюсь, будут так умны, что станут считаться с вашими советами, скажу более — с вашими приказаниями. Приказывайте, добрый Ленэ, все будет исполнено!

— Как вы побледнели! — вскричал Ленэ, поддерживая вдову. Невестка, прежде заметившая это, уже приняла ее в свои объятия.

— Да, — сказала принцесса, все более ослабевая, — да, добрые сегодняшние известия поразили меня более, чем все, что мы вытерпели в последнее время. Я чувствую жестокую лихорадку. Но скроем мое положение. Известие о нем могло бы очень повредить нам в настоящее время.

— Нездоровье вашего высочества, — сказал Ленэ, — было бы милостью Неба, если б только вы не страдали. Оставайтесь в постели, распустите слух, что вы больны. А вы, — прибавил он, обращаясь к молодой принцессе, — прикажите послать за вашим доктором Бурдло. Нам понадобятся экипажи и лошади; поэтому позвольте объявить, что вы намерены повеселить нас травлей оленей. Таким образом, никто не удивится, если увидит необычное движение, оружие и лошадей.

— Распорядитесь сами, Ленэ. Но как вы, столь предусмотрительный человек, не подумали о том, что всякий невольно удивится этой странной охоте, назначенной именно тогда, когда матушка почувствовала себя нездоровой?