Читать книгу - "От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Вячеслав Алексеевич Никонов"

class="p1">Однако вскоре после вывода наших войск иранское правительство по сути торпедировало все договорённости с Москвой. В конце ноября Кавама под предлогом необходимости проведения новой выборной кампании в меджлис ввел во все провинции страны, включая два мятежных региона, правительственные войска. Азербайджанская и Мехабская (Курдская) республики просуществовали до декабря 1946 года. Против них выступили иранская и иракская армии при поддержке Великобритании и США и утопили сепаратистские движения в крови.

Для Вашингтона решение Сталина вывести войска из Ирана стало еще одним весомым аргументом в пользу того, что с СССР нужно разговаривать исключительно языком давления и угроз, желательно с использованием ядерного шантажа.

Холодная война вступала в свои права.

Заключение

Так кто же и почему развязал холодную войну?

Общепринятые на Западе аргументы о том, что холодную войну породили экспансионистские планы Советского Союза, по большей части безосновательны. У Советского Союза не было ни планов, ни возможности претендовать на доминирование в Евразии.

Вместе с тем, если даже в Соединенных Штатах, на территорию которых не упал ни один снаряд, существовали после войны «комплекс уязвимости» и опасения новой агрессии, то что уж говорить об СССР, пережившем длительную и жесточайшую вражескую оккупацию, понесшем огромные людские жертвы и материальные потери. Поэтому, конечно, советское руководство было преисполнено решимости не допустить повторения подобной катастрофы в будущем.

И советские военные планы первых послевоенных лет отражали существовавшие реалии, носили сугубо оборонительный характер и предусматривали удержание линии обороны по границе советской зоны в Германии. Никакие наступательные операции в Западной Европе даже не планировались. Так, планом обороны страны на 1947 год ставилась задача обеспечить целостность границ на Западе и Востоке, установленных международными договорами после Второй мировой войны, быть в готовности к отражению возможной агрессии противника.

У Советского Союза не существовало планов – ни явных, ни тайных – агрессии против западных государств, в чем его подозревали и обвиняли. «Нет никаких, ни прямых, ни косвенных доказательств того, что советское руководство в те годы стремилось к конфликту с США», – справедливо замечал Анатолий Уткин.

Советский Союз проводил стремительное сокращение своих Вооруженных сил. Принятый 23 июня 1945 года закон о демобилизации армии и флота предусматривал их последовательный перевод на штаты мирного времени. Демобилизация началась 5 июля 1945 года и завершилась в 1948 году. Количество военных округов в 1945–1946 годы сократилось с 33 до 21. Значительно уменьшились советские контингенты в Восточной Германии, Польше и Румынии. В сентябре 1945 года наши войска были выведены из северной Норвегии, в ноябре – из Чехословакии, в апреле 1946 года – с датского острова Борнхольм, в декабре 1947 года. – из Болгарии.

Сам Сталин отверг и широкомасштабные послевоенные планы руководства Военно-морского флота и лично адмирала флота Кузнецова, о строительстве океанского военного флота как чрезмерно дорогостоящие и избыточные для решения главной задачи на море – обеспечения береговой обороны.

Советский Союз и демонстративно выражал свое стремление к миру. Когда встал вопрос о том, какой подарок сделать Организации Объединенных Наций, Кремль решил преподнести скульптуру Е. В. Вучетича «Перекуем мечи на орала». Ее установили перед главным зданием ООН.

Более того, Москва была крайне заинтересована в продолжении сотрудничества с западными странами. «СССР нуждался в мире, экономической помощи и дипломатическом молчаливом признании бывших союзников. Не было другого выбора в тот момент, как продолжать стремиться к сотрудничеству с американцами и британцами; как они зависели от Сталина, чтобы победить Гитлера, так и Сталин теперь зависел от продолжения англо-американской доброй воли, если он хотел добиться своих послевоенных целей разумной ценой. Он поэтому не хотел ни горячей, ни холодной войны», – подчеркивал Джон Гэддис.

Это – что касается желания. А дальше – что касается возможностей.

«С Германией и Японией, лежащими в руинах, – подчеркивает Миршаймер, – Советский Союз возник из Второй мировой войны как потенциальный гегемон в Европе и Северо-Восточной Азии… Если какое-то государство имело веские основания хотеть управлять Европой, это был Советский Союз в 1945 году. Он дважды подвергался вторжению Германии в течение тридцати лет, и каждый раз Германия заставляла его платить огромную кровавую цену. Никакой ответственный советский лидер не упустил бы возможность стать гегемоном Европы по итогам Второй мировой войны.

Гегемония, однако, был невозможна по двум причинам. Первая, учитывая огромный ущерб, который Третий рейх нанес советскому обществу, Сталин вынужден был сконцентрироваться на реконструкции и восстановлении после 1945 года, а не на новой войне. Поэтому он сократил численность советской армии с 12,5 млн в конце Второй мировой войны до 2,87 млн к 1948 году. Вторая, Соединенные Штаты были исключительно богатой страной, у которой не было ни малейших намерений позволить Советскому Союзу доминировать в Европе и в Северо-Восточной Азии».

Контуры послевоенного мира, как его хотели бы видеть в Москве, прорабатывались при общей координации Молотова тремя правительственными комиссиями: Ворошилова – по условиям перемирия, Майского – по репарациям, Литвинова – по мирным договорам. В их многочисленных рекомендациях не было ничего угрожающего Западу, советские представления о послевоенном мироустройстве допускали возможность «полюбовного» раздела сфер влияния с недавними союзниками.

Запад не мог бы предъявить Сталину длинный список нарушенных обещаний и обязательств. Ему инкриминировали политику в странах Восточной Европы. Он действительно обещал проводить там выборы. Он их и проводил. Другое дело, что Запад не устраивали их результаты, и Москву обвиняли во влиянии на их исход. Такие обвинения не были безосновательны. Как и обвинения из Москвы во вмешательстве оккупационных сил и администраций союзников во внутриполитический и избирательный процесс в странах Западной Европы. В 1951 году Черчилль поразил одного из своих личных секретарей, заявив, что «Сталин никогда не нарушал слово».

Следует подчеркнуть, что до 1947 года Москва избегала коммунизации восточно-европейских стран. Эрик Хобсбаум справедливо замечал: «Даже в 1945–1947 годах уже можно было понять, что СССР не строил планов экспансии и не рассчитывал на какое-либо дальнейшее расширение коммунистического влияния за пределы, оговоренные на конференциях 1943–1945 годов. И действительно, даже там, где Москва контролировала зависимые от нее режимы и коммунистические движения, они не были особенно склонны строить свои государства по образцу СССР, а создавали смешанные экономики под руководством многопартийных парламентских демократий, весьма отличавшихся от „диктатуры пролетариата“ и еще более – от однопартийной диктатуры».

В чем в СССР явно ошиблись, так это в оценке степени готовности Запада поддерживать и после окончания войны сколько-нибудь пристойные отношения с Советским Союзом, терпеть наличие у нас собственной зоны влияния. Печатнов отмечал, что «советские эксперты недооценили солидарность Запада, особенно перед лицом угрозы расширения советского влияния.