Читать книгу - "Меченый Маршал - Александр Трубников"

При этих словах Дмитрий наконец-то прекратил пялиться в покрытую мокрицами стену и со взглядом, полным холодной злости обратился к своему, похоже что бывшему управляющему.

— Значит, это был князь? — под его взглядом Ставрос поежился, но понемногу начал приобретать свой обычный вид. Разгневанный господин нравился ему гораздо больше, чем безразличный ко всему, — значит мы с несчастным де Ту были в равных условиях, и я мог бы погибнуть точно также как и он?

— Ну еще бы, мой господин, — привычно заверещал, воспрянув духом Ставрос, — то есть, тфу… я хочу сказать, не приведи господи конечно, чтобы это были вы. Но если рассудить, то когда бы в вас копье попало, то несчастному господину де Ту в темнице было бы во сто крат хуже. Мне пришлось отдать семь золотых иперпиров из вашей казны — три начальнику стражи, и по два охранникам, чтобы они меня сюда пустили, да и то лишь на пятый день заключения. А за бедного де Ту кто бы такие деньжищи заплатил?

Словесный поток Ставроса прервали стражники. Они ворвались в камеру и вытолкали визжащего, словно выводок некормленых поросят, толстячка взашей, переругиваясь вполголоса и говоря, что узника с минуты на минуту посетит очень знатный господин.

Через некоторое время после того, как Ставрос и стражники покинули камеру, двери вновь отворились, и навстречу Дмитрию шагнул де Фо.

— Да, мой дорогой шевалье, — все также насмешливо, словно они все еще были в подземелье мосинопольского командорства, произнес он, — вот уж и в мыслях не имел, когда давал согласие покойному брату Леонарду впустить в константинопольский Дом беглого наемника, что не пройдет и нескольких лет, как в Морее о нем начнут рассказывать легенды.

— Здравствуйте, мессир, — поднялся с места при виде приора Дмитрий, — на месте князя, который устроил всю эту каверзу, я бы позаботился о том, чтобы продержать меня в этих стенах подольше. Потому что теперь он нажил себе смертельного врага.

— Ну, не кипятитесь, шевалье, — примирительно ответил де Фо, — Виллардуэна отчасти можно понять. Он зажат, как в тисках, между королем Неаполя и Сицилии Карлом Анжуйским и императором Михаилом Палеологом, и неизвестно, кто из них опаснее. Он старый человек, сильно болен и очень обидчив. Да и, положа руку на сердце, кто бы на его месте спустил твою прошлогоднюю выходку? А то, что действовал он топорно, это другой вопрос.

— Насколько я понял, — набычился в ответ Дмитрий, — вы, мессир, как всегда все сами устроили, и пришли ко мне исключительно для того, чтобы поставить меня в известность о моей дальнейшей судьбе.

— Смышлен, шевалье, — рассмеялся в ответ де Фо, и сразу же после этого его лицо стало непроницаемо серьезным, — тебя осудят на смерть. Но орден Храма не позволит казнить одного из собратьев. Чтобы не умалять честь княжеского титула, ты будешь помилован не по вмешательству ордена, а после того, как баронесса Анна перед самой казнью публично возьмет тебя в мужья.

Дмитрий вскинул лицо в сторону тамплиера. Его глаза сверкали, а ноздри подрагивали от возмущения, как у норовистого коня.

— И вот тут, мой дорогой шевалье де Вази, — произнес де Фо, брезгливо подбирая полу плаща, и усаживаясь на край деревянной лежанки, — придется смирить гордыню, и в точности следовать моим указаниям. Интересы ордена для меня прежде всего. А во вверенном мне приорате интересы ордена — это мощь и слава Мореи.

Братья-рыцари Храма, хоть и имеют здесь множество владений, но, блюдя запрет на пролитие христианской крови, не воюют с греками под знаменем князя Ахайи. Чтобы не подавать дурного примера его светским вассалам, мы не имеем права никоим образом оспаривать его монарший авторитет. К тому же, сия романтическая история существенно восстановит изрядно пошатнувшуюся славу Мореи, как рыцарского государства. Виллардуэн, после нарушения вассальной присяги, данной Палеологу и несправедливости, учиненной по отношению к несчастному де Каррасу, выглядит в глазах своих подданных не лучшим образом. Репутация мудрого правителя, который помилует рыцаря по просьбе благородной дамы, ему нужна не меньше, чем тебе рука баронессы. Заезжему труверу заказана баллада о тебе, Анне, де Ту, и принце, которую после вашей свадьбы будет распевать вся Европа!

Так что успокойся, не наделай глупостей, и дождись суда, который состоится сразу же после Пасхи. Все решено, и не тебе менять предначертанную судьбу, тем более, когда речь идет о судьбах королевств. За это орден Храма, как твой истинный защитник, в любой момент может потребовать от тебя крестоносный обет, и это будет твоей епитимьей. Теперь оставляю тебя, так как мне кажется, что я далеко не единственный, кто добился сегодня свидания.

С этими словами тамплиер покинул камеру, и на пороге появилась Анна, которая, судя по ее виду, плакала, не переставая на протяжении всех пяти дней его заключения.

* * *

За две недели, проведенные в подземелье, Дмитрий отвык от солнечного света. Оказавшись на улице, он никак не мог прийти в себя, и щурил глаза, пытаясь разглядеть, что происходит вокруг. Стражники, уперев в спину алебарды, вывели его на середину замковой площади, и как того велит закон, поставили напротив семи нобилей.

Князь Виллардуэн после смерти де Карраса, словно его проклятием, начал страдать от подагры. Он плохо держался в седле, для него, вопреки правилам, было выставлено на высоком помосте драпированное бархатом кресло, по правую и по левую сторону которого, как и положено, верхом на конях, выстроились в ряд шесть баронов, членов суда.

Прогремели трубы, прозвучал голос герольда. Седой как лунь князь Ахайский, Гийом де Виллардуэн поднялся с места и встал во весь рост. Дмитрий бросил на него исподлобья хмурый взгляд, и скрипнул зубами от ненависти.

Виллардуэн поднял руку и произнес торжественным голосом заранее отрепетированную речь.

— Я, князь Ахайский, волею Господа владетель земель морейских и сюзерен всех морейских нобилей, говорю вам, благородные сеньоры. Сегодня назначенный моим соизволением баронский суд будет решать, какое наказание мы должны применить по отношению к сиру Дмитрию Солари, шевалье де Вази, который нарушил клятву, и не отвел копье в джостре, в то время как его противник потерял шлем.

— Согласно кодексу, — произнес один из баронов, который был судьей на турнире, — сей рыцарь, как покрывший себя позором, теряет рыцарское звание, все титулы и имущество, и должен быть изгнан из страны.

— Его вина усугубляется еще и тем, — прибавил его молодой сосед, — что он лишил жизни благородного рыцаря, который сражался с ним за сердце прекрасной дамы! Не было ли тут бесчестного умысла?

— Ну, а я хочу сказать, — прибавил барон Каритены, — что сей рыцарь ко всему прочему еще и самозванец. Он взял себе имя известного рода Солари, но архиепископ Милана, к которому мы обратились за разъяснениями, ответил в письме, которое я держу перед вами, что последний из рода Солари погиб много лет назад, и никакие иные Солари ему неведомы.

Прочие участники судилища промолчали, и Виллардуэн, выдержав многозначительную паузу, подытожил: