Читать книгу - "Царский венец - Евгения Янковская"

что не осенний ветер шумит за окнами, а деревянные стены

дворца стонут и плачут по умирающему ребёнку. Не выходили

из памяти ставшие огромными от болезни, страдальческие и

уже совсем не детские глаза — прекрасные глаза, унаследованные

от матери... «Когда я умру — поставьте мне в парке маленький памятник».

Дверь тихо отворилась — показался государь и бесшумно поманил к себе старшую дочь. Ольга накинула белый халатик и вышла к отцу. Тот крепко взял её за руку и повёл за собой в кабинет. С отцом, которому Ольга стремилась во всём подражать, была особая духовная близость.

Николай нередко брал её, маленькую девочку, гулять с собой, они вдвоём обходили парк и много-много говорили. А когда старшая царевна начала взрослеть, государь часто вызывал свою любимицу по ночам — вот как сейчас, — рассказывал ей о государственных проблемах, показывал важные телеграммы и ждал её суждения. Свечи, тишина кабинета, ласковый взгляд отца — эти ночные посиделки таили в себе особое очарование. Ольга знала, что её политический ум пока ещё незрел и кругозор не слишком широк, но рисковала говорить что думала, и отец всегда внимательно выслушивал её. Иногда она даже решалась с ним спорить.

На этот раз — Ольга чувствовала — предстояло нечто особенное. Отец смотрел на неё со вполне понятной затаённой болью в измученных глазах, которым он усилием воли придал суровое выражение.

— Ольга, ты должна знать: Алексей уже не поднимется, — Николаю удалось произнести это без слёз в голосе. — Профессор объявил мне только что: надежды нет.

На этот раз Ольга не заплакала. Она знала, что отец позвал её не за тем, чтобы взирать на её отчаяние. Государь был очень бледен, но внешне вполне спокоен.

— Хочу, чтобы ты узнала ещё кое-что... Как только это... это случится... я изменю закон о престолонаследии. Вопреки воле моего предка императора Павла отныне представительнице рода Романовых будет возможно сделаться самодержавной российской императрицей.

Сердце Ольги забилось часто-часто. Она почти испугалась.

— Если Господь заберёт к себе нашего дорогого Алексея, — продолжал Николай, — наследницей престола станешь ты, моя старшая дочь.

— Но... почему? — только и произнесла Ольга.

Отец с нежностью глядел на милое растерянное лицо, обрамленное распущенными белокурыми волосами, чуть поблескивающими в мягком свете свечей... Ох, как не хотелось царю признаваться дочери в том, что из-за непрекращающихся потоков клеветы на Аликс, исходивших от его родственников, он полностью разочаровался в них и даже родному брату Михаилу уже не доверял.

Члены огромной императорской фамилии Романовых разделились на соперничающие партии. Многие из тех, в чьих жилах текла кровь русских государей, совершенно перестали заботиться о чести своего имени. Непристойные рассказы о любовных похождениях великих князей, постоянные семейные скандалы, высылки особо «отличившихся» царских родственников за границу — всё это уже никого не удивляло. И само собой, эти люди не могли ни полюбить, ни просто понять «гордячку и религиозную фанатичку Алису», старавшуюся оградить своих детей от их влияния. Неприязнь к супруге императора постепенно переходила в открытую травлю.

Николай устал от их советов, а порой — наглых указаний, устал от вмешательства в свою семейную жизнь. Он знал, что его жена — верная и надёжная помощница, что она делает множество добрых дел, организует благотворительные учреждения, постоянно сама принимает участие в их работе, занимается неизлечимо больными, учит детей состраданию и умению оказать деятельную помощь нуждающимся. А между тем её хулители проводят время в пустых светских увеселениях или пикантных развлечениях.

И они, родные по крови люди, мешали императору больше — и больше вызывали тревоги, — чем даже крепнущие революционные партии.

Никому не доверил бы Россию! Его наследником — наследницей! — должна стать родная душа, не только родная кровь. Но нельзя внушать юной девушке неуважение к страшим. Она неглупа и сама всё видит, а чего не видит — о том и говорить незачем. И государь ограничился словами:

— Я так хочу.

И всё. Он знал, что она услышит это правильно — не только как послушная дочь, но и как истинная верноподданная. И Ольга склонила голову в знак согласия. Но всё-таки взгляд её был полон отчаянной растерянности.

— Но я не смогу...

— Мы сами не знаем, Оленька, что нам дано и что до времени в нас сокрыто. Думаю, что независимость твоего характера, которая порой доставляет столько огорчений нашей дорогой мама, — да-да, дитя моё, это так! — имеет однако же и хорошие стороны. Независимость от чужих суждений и жажда испытать собственный разум вовсе не худшие качества для будущего государя. У тебя сильная воля и ясный ум. Мне передавали, что даже наш милый Волков, который так сердечно любит вас четверых, говорил: «Ольга — это Романова». Да и Татьяна поможет — посмотри-ка, как ловко у неё спорятся все дела. Думаю, вас и на престоле водой не разольёшь.

Николай хотел улыбнуться, но губы его только дрогнули, улыбки не получилось. Ольга спрятала лицо в ладонях.

— Не хочу-у! — глухо простонала она. — Пусть царствует Алексей! Пусть Господь оставит нам его! Господи, сжалься...

«И невинная кровь его будет вопиять на небо!» — нет, пророчество блаженной Паши было о чём-то другом. И глядя на плачущую дочь, Николай вновь подумал: «Неужто ещё более страшное ожидает меня?»...

* * *

«Когда я умру, я больше не буду страдать, ведь так?» — спрашивал цесаревич свою мать. «Мама, помоги мне!» — просил он, ведь раньше императрица всегда могла утешить его и найти способ облегчить его боль. Материнское сердце разрывалось на части от этого крика, но сейчас она была бессильна. Она лишь могла держать его на руках, перекладывать, пытаясь найти положение, в котором боль хоть немного утихнет, и слушать его непрекращающиеся, душераздирающие стоны. Врачи говорили о возможном заражении крови. Поначалу бедный ребёнок громко кричал, но когда силы совсем покинули его, крик сменился жалобными стонами, всё более и более хриплыми. Мальчик не мог есть и всё время старался лечь так, чтобы хоть немного ослабить мучительную боль. Иногда боцман Деревенько^[3] часами носил на руках маленькое измученное существо. С каждым днём он худел и становился всё изнурённее. Алексей молил о смерти как о последнем избавлении: никто не предполагал, что восьмилетний ребёнок, отгороженный от всех печалей, знает подлинное значение слова «смерть». Он просил, чтобы его похоронили «на свету», под ясным голубым небом.

Доктора сообщили, что они бессильны помочь мальчику. Именно в этот момент императрица в отчаянии обратилась к Григорию Распутину, с которым она общалась и прежде, когда её терзало беспокойство по поводу болезни сына. Он молился, и императрице казалось, что состояние ребёнка улучшается после этих молитв.