Читать книгу - "Охота на Менелая - Марта Таро"

Но мыслями Софья Алексеевна уже летела к сыну. Она предвкушала отъезд, прикидывала, что привезет в Сибирь, чтобы сделать их жизнь хотя бы немного комфортнее, и даже не заметила, как все гостьи побывали за царским столом. Софья Алексеевна опомнилась, лишь когда обер-гофмейстерина объявила, что приём окончен. Графиня вместе с остальными дамами склонилась перед уходившей императрицей, а потом взглянула на ангела, парящего на сводчатом потолке.

– Спасибо, – шепнула она небесному заступнику. Софья Алексеевна была уверена, что только ангел помог ей уговорить вдовствующую императрицу.

Вдовствующая императрица давала очередной бал в Грановитой палате. Мария Фёдоровна давно запамятовала, на скольких балах она выступала хозяйкой. Раньше предвкушение очередного триумфа удесятеряло её силы, и она просто летала, ну а теперь, чтобы изобразить бодрость, государыне приходилось лицедействовать. До начала нынешнего бала оставалось меньше часа, а она всё ещё лежала в своей спальне. Роковой декабрь прошлого года надломил могучую волю «чугунной матушки», как её, шутя, звали старшие сыновья. Сколько потерь может вынести душа? Мария Фёдоровна часто задавала себе этот вопрос, и каждый раз признавала, что на её жизнь выпало слишком много горя.

– Скольких детей может пережить мать? – прошептала она, глядя на роспись сводчатого потолка, где в пронизанном солнцем небе парила Богородица. – Я уже похоронила пятерых, неужели это ещё не всё?..

Воспоминания жгли, и несгибаемая императрица, ставшая теперь просто старухой, искала в них ответ на вопрос, почему жизнь оказалась к ней так жестока. Она ведь была хорошей женой, и пусть её муж оказался слишком сложным и мятущимся человеком, но вначале они очень любили друг друга. Это потом уже Павел стал заводить любовниц, да и она не отставала, но всегда главными для Марии Фёдоровны оставались дети. Четыре сына и шесть дочерей, все как на подбор, один ребёнок лучше другого. Только малышка Ольга прожила всего три года, а остальные выросли. Девочки превратились в красавиц, сделали прекрасные партии, а сыновьями мать могла только гордиться. Александр – главная любовь всей её жизни – стал великим императором, освободителем Европы. Как ревновала Мария Фёдоровна своего первенца к свекрови, ведь та забрала долгожданного наследника сразу после рождения! Императрица всю жизнь билась за внимание и любовь Александра, сначала со свекровью, потом с молодой невесткой, затем с официальной любовницей Нарышкиной, а в конце прошлого года она потеряла всё…

«Нельзя было отпускать Александра в Таганрог…» – терзалась Мария Фёдоровна. Она корила себя, хотя прекрасно знала, что советов её великий сын не принимал. В последние годы он много времени стал проводить с матерью, и императрица наконец-то уверилась в его сыновней любви. Тем тяжелее оказалась её потеря. Горькие мысли терзали сердце, душу колола ревность, ведь Александр не просто так рвался уехать из столицы.

«Понятно, что он хотел помириться с женой, но зачем было забираться так далеко? Это уединение и погубило их обоих», – признала Мария Фёдоровна.

Как же она теперь жалела, что из глупой ревности испортила когда-то отношения своего первенца и его молодой жены… Тогда ей казалось, что она целиком права и защищает честь своего ребёнка, но жизнь сыграла с Марией Фёдоровной злую шутку – опустевшее сердце сына на долгие годы заняла бойкая польская княжна, ставшая потом княгиней Нарышкиной, а Россия осталась без прямого наследника. Почти пятнадцать лет эта шляхтянка задирала нос перед отвергнутой законной женой, а та – нет, чтобы дать отпор – замкнулась, ушла в себя.

Теперь из этого любовного треугольника двоих уже не было в живых, а третья стала высохшей моралисткой, озабоченной лишь тем, с кем ей придётся доживать старость. Императрица вернулась мыслями к утреннему приёму, где Мария Антоновна пожаловалась ей, что устала жить за границей и хочет перебраться в Одессу.

– Мы провели там очень счастливый год вместе с моей покойной девочкой, – со слезами в голосе сказала Нарышкина.

Марии Фёдоровне вспомнилось прелестное личико умершей внучки. Этого ребёнка нельзя было не любить: девочка была ангельски добра и так же прекрасна. Смерть Софи разбила сердце Александра и сломала жизнь её матери. По крайней мере, Нарышкина не хотела больше возвращаться в столицу, а рвалась уехать в Одессу.

– Мы с мужем немолоды, нам нужен тихий дом, да и племяннику требуется наша помощь. Ему не повезло с женой – Ольга Потоцкая, к сожалению, пошла в свою мать.

Мария Фёдоровна тогда подумала, что всё повторяется, только тот, кто обижал, сам оказывается в роли жертвы. И теперь женщина, когда-то не постеснявшаяся сообщить законной российской государыне, что беременна от её мужа, жаловалась на распущенное поведение своей молодой родственницы. Императрица осторожно заметила:

– Княгиня Потоцкая прожила бурную жизнь и, как мы с вами знаем, плохо кончила. О её дочери Ольге ходят самые неприятные слухи, но, надеюсь, что в них много преувеличения.

– К сожалению, все они справедливы, – закатив глаза к небу, вздохнула Нарышкина. – На самом деле истина ещё непригляднее.

– Её собственный зять – генерал Киселёв и друг юности – князь Ордынцев?..

– Да, а теперь ещё и генерал-губернатор Воронцов.

– Тогда вы действительно должны вмешаться, – согласилась императрица. – Поезжайте в Одессу, а когда там устроитесь, напишите мне, я буду рада помочь вам и вашему супругу, чем смогу.

Сейчас, лежа в полутьме своей спальни, государыня думала о том, что нельзя переходить опасную грань и топтать жизни других людей – всё вернётся к тебе самой, и удар окажется сокрушительным.

Мария Фёдоровна слишком давно стала вдовой и уже не помнила чувств женщин, добивавшихся любви мужчин, теперь ей казалось, что на свете есть только одно достойное занятие, и это – забота о детях. Она опекала множество сирот и любила их всех. Первыми её приёмышами стали сёстры Бенкендорф, и если старшая из них выросла просто достойной женщиной – хорошей женой и нежной матерью, то младшая – Долли Ливен – стала настоящей звездой. Мария Фёдоровна воспитала из Долли преданную помощницу, а русский император получил блестящего тайного дипломата и разведчика.

«Долли ещё послужит и Николаю. Пока она сидит в Англии, у российской короны сохраняется возможность влиять на политику Альбиона», – порадовалась старая императрица. Она очень гордилась своей лучшей воспитанницей.

Мария Фёдоровна перебрала в памяти имена сирот, взятых ею на особое попечение. Сравниться с Долли в успехах мог только Дмитрий Шереметев. Молодой граф проявлял страстное рвение в делах милосердия, да к тому же намётанный глаз императрицы разглядел в нём отменные способности: ещё юношей Дмитрий мог запросто просчитать стоимость любого проекта, и сам рисовал чертежи богоугодных заведений, школ и больниц. Мария Фёдоровна уже видела в нём своего ближайшего помощника, она даже собиралась (понятно, что со временем) передать ему своё любимое детище – управление благотворительными и воспитательными учреждениями.

«Дмитрий – хороший мальчик, умный и благородный, а главное, очень способный», – признала Мария Фёдоровна. Она так устала тянуть свой воз. Пора было передавать дела. Старая императрица размечталась, как поставит Шереметева председателем попечительского совета Воспитательного дома. Мысль о том, что у неё скоро появится энергичный и толковый помощник, развеселила Марию Фёдоровну. Она поднялась с постели и позвонила. К ней вбежали озабоченные фрейлины и камеристки.