Читать книгу - "Достопочтенный Школяр - Джон Ле Карре"

В течение этой солнечной недели перед отъездом Джерри Уэстерби ни на минуту не покидало ощущение, что происходит что-то радостное и будоражащее. Лондон в тот год наслаждался запоздалым летом, и про Джерри, пожалуй, можно было сказать то же самое. Мачеха, прививки, бюро путешествий, литературные агенты и редакторы сФлит-стрит – хотя Джерри терпеть не мог Лондон и считал его воплощением зла и порока, на этот раз он воспринимал его спокойно и легко справлялся со всеми возникавшими проблемами, продолжая двигаться вперед бодрой и уверенной поступью. Для Лондона у Джерри даже был заготовлен особый образ, вполне сочетавшийся с ботинками из оленьей кожи. Костюм был сшит не то чтобы на Савил-роу (Улица в Лондоне, где расположены ателье дорогих мужских портных), но, по крайней мере, был настоящим костюмом, против этого не пойдешь. Сиротка почему-то называла его костюм тюремной робой: это произведение портновского искусства было выполнено из блекло-голубой ткани, которую можно не только чистить, но и стирать, и сшил его за двадцать четыре часа мастер из ателье «Счастливый дом Пончака из Бангкока», который гарантировал его несминаемость, о чем свидетельствовала этикетка с вышитыми яркими шелковыми буквами. Легкий полуденный бриз обычно раздувал костюм подобно легким платьям женщин, прогуливающихся по пирсу в Брайтоне. Шелковая рубашка (того же происхождения) выглядела пожелтевшей, и вызывала воспоминания о раздевалках в спортивных клубахУимблдона илиХенли. Загар Джерри, хотя и приобретенный в Таскани, выглядел очень по-английски, так же как и знаменитый галстук для крикета, развевавшийся на шее, словно флаг. И только в выражении лица – и то для людей очень наблюдательных – была заметна та особая настороженность, которая не ускользнула от внимания почтмейстерши матушки Стефано и которую люди, не отдавая себе отчета почему, инстинктивно называют «профессиональной». Когда предполагалась возможность, что придется сидеть и ждать, Джерри тащил с собой свой привычный мешок с книгами. Это придавало ему вид неотесанного деревенского парня, недавно приехавшего в город.

Он обосновался, если это можно так назвать, на Тарлоу-сквер, где жила его мачеха, третья леди Уэстерби. Маленькая уютная квартирка до предела была забита огромными антикварными вещами, которые удалось вывезти из домов, от которых пришлось отказаться. Леди сильно красилась, и в ней было что-то птичье; она была раздражительна, как это иногда бывает с женщинами, которые в молодости были очень красивы; она частенько поругивала пасынка за допущенные оплошности, реальные или выдуманные, утверждая, например, что он выкурил ее последнюю сигарету или принес на башмаках грязь, вернувшись после прогулки по парку. Джерри на это не обижался. Иногда, возвращаясь домой очень поздно, в три или четыре часа ночи, и когда ему совсем не хотелось спать, он стучал в дверь и будил ее; мачеха надевала шуршащий вычурный халат и подкрашивалась. Он усаживал ее на кровать, с большим бокалом охлажденного мятного ликера, а сам устраивался на полу, среди сказочного нагромождения всякого старья, занимая собой все пространство, и делал вид, что укладывает вещи. Гора старья состояла из всевозможных бесполезных вещей: старых газетных вырезок, кип пожелтевших бумаг, юридических документов, перевязанных зеленой ленточкой, там была даже пара позеленевших от плесени сделанных на заказ сапог для верховой езды. Считалось, что Джерри решает, что из всех этих вещей может ему понадобиться в путешествии, но обычно на глаза попадалась какая-нибудь вещица, вызывавшая у обоих целую череду воспоминаний, – на этом все и кончалось. Однажды ночью, например, он извлек откуда-то толстую тетрадь со своими первыми рассказами.

– Эй, Пет, смотри-ка, а вот очень даже неплохой рассказик! Уэстерби мастерски срывает маску с этого злодея! Заставляет сердчишко биться быстрее. Не правда ли, друг мой? И кровь по жилам бежит веселей!

– Тебе надо было поступить на работу в компанию твоего дяди, – откликнулась леди Уэстерби, с глубочайшим удовлетворением переворачивая страницы.

Вышеупомянутый дядюшка владел компанией, производящей гравий, и являлся заметной фигурой в этой сфере бизнеса. Пет частенько упоминала о нем, чтобы подчеркнуть отсутствие деловой хватки у старины Самбо.

В другой раз они нашли старое завещание отца Джерри, составленное много лет назад («Я, Сэмюэль, также известный как Самбо, Уэстерби…») в связке вместе с целой кучей счетов и писем от адвокатов, адресованных душеприказчику, то есть Джерри, с пятнами от виски или хинина и начинавшиеся словами: «С глубоким прискорбием…»

– Да, тогда судьба выкинула неожиданное коленце, – проговорил Джерри, испытывая душевную неловкость, поскольку было уже слишком поздно снова засунуть этот конверт в середину кучи. – Пожалуй, мы могли бы отправить все это на свалку – как ты думаешь, друг мой?

Ее круглые, как пуговки, глаза гневно засверкали.

– Читай вслух, – громким голосом театрально приказала она, и вскоре оба углубились в уму непостижимые хитросплетения и сложности распоряжений о деньгах, оставляемых в доверительную собственность, чтобы впоследствии обеспечить состояние внукам, дать образование племянникам и племянницам, пожизненный доход жене, состояние такому-то или такой-то в случае смерти такого-то, женитьбы или замужества таких-то; дополнительные распоряжения к завещанию: одни – чтобы отблагодарить за добро, другие – чтобы наказать за обиды.

– Эй, а знаешь, кто это такой? Дядюшка Элдред, про которого говорили, что в семье не без урода, – тот самый, который был горьким пьяницей! Господи Иисусе, зачем же он хотел ему-то оставить деньги? Ведь тот спустил бы все за одну ночь!

Были распоряжения относительно скаковых лошадей, которым иначе могло бы прийтись плохо: «Завещаю мою кобылу Розали в Мезон Лафитт, вместе с двумя тысячами фунтов в год на ее содержание, и моего жеребца Завоевателя, в настоящее время находящегося в Дублине на выездке, моему сыну Джеральду до естественной смерти вышеозначенных кобылы и жеребца, с условием, что он будет содержать их и заботиться о них…»

Старина Самбо, как и Джерри, безумно любил лошадей.

И еще – акции. Только для Джерри: акционерный капитал компании, исчисляемый миллионами. Председательское кресло, власть, ответственность; целый великолепный мир в наследство, в котором можно царить и наслаждаться жизнью, – мир, который ему предложили, даже пообещали, а потом вдруг отняли. «Моему сыну поручаю управлять всеми газетами моей издательской группы, в соответствии с установленными мною правилами и в духе традиций, сложившихся при моей жизни». В завещании нашлось даже место для признания незаконнорожденного ребенка: «Сумма в двадцать тысяч фунтов стерлингов, не подлежащая обложению налогом на наследство, должна быть выплачена мисс Мэри Такой-то, проживающей в городе Чобем, матери Адама, которого я признаю своим сыном».

Единственная проблема состояла в том, что делить-то было нечего. С того самого дня, когда газетная империя этого великого человека обанкротилась и прекратила свое существование, не сумев выстоять в борьбе с трудностями. Цифры на банковском счете таяли на глазах. Дойдя до нуля, сумма снова начала расти, но уже со знаком минус, увеличиваясь по крайней мере на один нолик в год, как комары раздуваются от выпитой крови.