Читать книгу - "Исполнитель - Сергей Горбатых"

– В Ростове‑на‑Дону.

– Я бываль в этом городе. Бываль… А скажи, дом у вас большой быль?

– Нет не очень, – отвечал односложно Юрий, стараясь понять, куда же клонит особист.

– У нас тоже дом большой быль, возле Ереваня. Забор синий быль.

– А у нас зелёный, – машинально отвечал Некрасов.

– А отец твой где? Что с ним слючилось?

– Бятя мой был большевиком. Подпольщиком. Его беляки поймали и на столбе на станции повесили, – грустно произнёс Юрий и сделал печальное лицо.

– Слава героям революции! – вдруг торжественно произнёс особист и встал.

Некрасов тоже подскочил из‑за стола…

– Ну, ладно, давай покушаем, а потом поговорим, – сказал Арсланьян и, сев, продолжил есть борщ, как ни в чём не бывало.

Но вопросы продолжали сыпаться один за одним. Юрий отвечал:

– Он что, идиот? – вдруг подумал Некрасов. – Или прикидывается? Несёт разную ахинею…

– Так забор синей краской кто у вас красил? – неожиданно резко, почти крича, спросил Арсланьян.

Юрий от неожиданности чуть не подавился борщом.

– Мама всегда красила. Зе‑лё‑ной краской, – ответил он.

А после обеда Арсланьян долго изучал все документы Некрасова, продолжая задавать странные вопросы.

– Вот у тебя карточки есть, где ты маленький. А почему нет ни одной, где тебе четырнадцать или пятнадцать лет? А?

– Всё сгорело при пожаре, товарищ начальник особого отдела, – с готовностью отвечал Некрасов.

– А школа, где ты учился, далеко от дома находилась?

– Гимназия, в которой я учился, находилась в шести кварталах от нашего дома, – не теряя спокойствия, ответил Юрий. И подумал:

– Крыса! Хочешь поймать меня на противоречиях, чтобы потом вывернуть всего наизнанку! Попробуй!

– А адрес ты свой помнишь? Забыл, наверное, уже?

– Нет, товарищ Арсланьян, не забыл. Мы жили по адресу: переулок Казанский, 163.

– Хорошая у тебя память! – похвалил его начальник особого отдела и без перехода приказал:

– Пошли! Я тебе твой кабинет покажу.

Арсланьян провёл Некрасова в соседнюю комнату. Здесь: на полу, на двух столах, шкафах – всюду лежали горы папок, неподшитых документы и отдельные листы исписанной бумаги.

– Вот это всё надо привести в порядок. Как? Разберешься сам! Ты грамотный! – приказал нач. особого отдела и ушёл.

Две недели Некрасов работал с семи утра до часу ночи. Спать ему приходилось здесь же, в кабинете, на узеньком продавленном диванчике. Несколько раз в день его вызывал Арсланьян и заставлял печатать под диктовку различные срочные документы.

Самого же начальника особого отдела дивизии терзали какие‑то смутные подозрения:

– Всё гладко у пацана! Ни сучка, ни задоринки! Ни разу не ошибся, отвечая на вопросы о себе. Личную анкету заполнил очень грамотно. Вроде бы всё очень хорошо, но не бывает так в жизни. Любой человек забывает что‑то из своей биографии. Одни путают даты рождения своих родителей, другие забывают фамилии преподавателей в школе, где учились… А Некрасов всегда отвечает, как по писанному. Не бывает так! А, может, и бывает? Все люди ведь разные! В любом случае необходимо проверить его согласно инструкций ВЧК. Для соблюдения установленного порядка и спокойствия собственной совести.

Арсланьян телеграфом отправил запрос на Некрасова Юрия Васильевича с грифом "СРОЧНО" в ростовскую ЧК.

Через шесть дней пришёл ответ:

"На ваш запрос сообщаем, что Некрасов Юрий Васильевич родился второго июля 1904 года в городе Ростове‑на‑Дону. Отец, Некрасов Василий Федотович, 1882 года рождения, член РСДРП б, участник ростовской подпольной организации. Был казнён белогвардейцами в августе 1919 года. В конце 1919 года дом по переулку Казанский, 163, где проживали Некрасовы, сгорел. Сведений о местонахождении Некрасова Юрия Васильевича и его матери Надежды Никифоровны Некрасовой получить не удалось".

Полученную телеграмму Арсланьян с чувством глубокого удовлетворения собственноручно подшил в личное дело Некрасова.

– Всё сходится! Не соврал! – произнёс он вслух, закрывая тощую папку.

Теперь Юрий был допущен к работе с самими секретными документами ВЧК. А через месяц их стрелковая дивизия с особым отделом была передислоцирована на Кубань. В станице Старовеличковской особый отдел разместился в добротном большом доме, принадлежавшем ранее станичному атаману. В просторном его подвале был оборудован следственный изолятор. В своём кабинете Арсланьян повесил портрет Дзержинского Ф.Э., а под ним – транспарант со словами Председателя ВЧК "ВЧК – лучшее, что дала партия". В смежной комнате находились комнаты следователей. Некрасову приходилось с утра до вечера присутствовать на допросах и печатать их протоколы. В редкие свободные минуты он, во дворе, практиковался в стрельбе из нагана по банкам. От маузера Некрасов отказался. Для него это оружие оказалось слишком большим и тяжёлым.

Стоял жаркий июльский день. Следователь особого отдела Пахомов допрашивал задержанного накануне в окрестностях станицы подозрительного мужчину лет 28–30. Некрасов сидел за спиной следователя и печатал.

– Назовите своё настоящее имя и фамилию, – в очередной раз спросил следователь.

– Кружовицкий Сергей Сергеевич, – в очередной раз ответил задержанный.

– С какой целью вы находились в районе расположения воинской части Красной Армии.

– Я Вам ещё раз повторяю, я не знал, что в станице находится воинская часть. Клянусь Вам! – нервно ответил допрашиваемый.

– А что вы вообще делаете на Кубани? Ведь Вы утверждаете, что живёте в Москве.

– Да, я действительно живу в Москве. Сюда приехал, чтобы найти свою родную тётку Свиридову Наталью Константиновну. До революции она жила в этой станице. Вы можете навести справки.

– Наведём, если нужно будет, – буркнул Пахомов и замолчал.

Некрасов понял, что следователь не знает, что делать дальше. Пахомов был малообразованным членом партии большевиков, совсем недавно работавшим в особом отделе.

– А выправка‑то у Вас офицерская! – вдруг брякнул следователь.

– Так я и не скрываю, что я бывший офицер Императорской армии! Я Вам, гражданин сотрудник ЧК, уже показал документы. Но я же не воевал против Красной Армии! – немного нервничая, заявил Кружовицкий.

– А это надо проверить! – угрожающе произнёс Пахомов.

– Так проверяйте быстрее! Прошу Вас!

– Больше мне делать нечего! Поставим тебя, сволочь, к стенке да и расстреляем, – вдруг заорал Пахомов.

– Какой дурак! Пещерный человек! Полудурок! – возмутился в душе Некрасов.