Читать книгу - "Цикл "Пограничная трилогия"+Романы вне цикла. Компиляция. 1-5 - Кормак Маккарти"

Судья, повторил Тобин. Но не ответил.

Я его видел раньше, сказал малец. В Накогдочесе.

Тобин ухмыльнулся.

Каждый в отряде божится, что где-то уже встречал этого негодяя с чёрной душонкой.

Бывший священник потёр бороду тылом руки. Он всех нас спас, нужно отдать ему должное. После стычки у Литтл-Колорадо в отряде ни фунта пороха не осталось. Ни единого фунта. Ни грамма. А тут он — сидит на камне посреди величайшей пустыни, такой больше в жизни не увидишь. Сидит себе на камне, будто экипаж поджидает. Браун решил, что это мираж. И мог бы шарахнуть по нему, будь чем стрелять.

А как получилось, что у вас пороха не осталось?

Весь на дикарей извели. Девять дней в какой-то пещере прятались, почти всех лошадей потеряли. Из Чиуауа выехало тридцать восемь человек, а когда нас нашёл судья, осталось четырнадцать. Устали как собаки, от погони уходили. Каждый прекрасно понимал, что в этом забытом Богом краю наверняка найдётся какое-нибудь ущелье или тупик, а может, просто куча камней, и нас туда загонят, и будем мы стоять там с пустыми винтовками. Судья. Да воздаст ему дьявол должное.

Держа работу в одной руке, а шило в другой, малец не сводил глаз с бывшего священника.

Ехали по равнине всю ночь и почти весь следующий день. Делавары то и дело кричали, чтобы все остановились, и припадали к земле, прислушиваясь. Бежать некуда, скрыться негде. Не знаю, что они там хотели услышать. Все знали, что эти чёртовы черномазые никуда не делись, и для меня, например, этого было более чем достаточно. Мы считали, что тот восход станет для нас последним. Все оглядывались назад, не помню, далеко ли было видно. Миль на пятнадцать-двадцать.

И вот где-то после полудня натыкаемся мы на судью — сидит на своём камне один-одинёшенек посреди всей этой пустыни. Да, и камней-то вокруг нет, один всего. Ирвинг ещё сказал, что судья его, наверное, с собой притащил. А я сказал, что это знак такой отличительный, чтобы выделить его совсем из ничего. В руках та же винтовка, что и сейчас с ним, вся отделанная немецким серебром и с именем, что он велел вывести под щекой приклада серебряной проволокой по-латыни: Et In Arcadia Ego.[121] В смысле, что она несёт смерть. Оружию нередко дают имена. Мне встречались, к примеру, Сладкие Губки, Голос из Могил и самые разные женские. А вот на его винтовке в первый и единственный раз увидел надпись из классики.

Вот так он и сидел. Без лошади. Один сидел, сам по себе, скрестив ноги, а как мы подъехали, заулыбался. Будто поджидал. Старый брезентовый саквояж, старое шерстяное пальто через плечо. В сумке несколько пистолетов и неплохой набор наличности, золотом и серебром. Даже фляги не было. Ну словно… Ума не приложу, откуда он взялся. Сказал, что вышел с караваном фургонов и отстал, чтобы идти дальше одному.

Дэйви хотел его там и оставить. Не по его это понятиям, и было, и есть. Глэнтон, тот его лишь разглядывал. Тут хоть целый божий день гадай, что он нашёл в этой образине на этой земле. Я вот до сих пор не понимаю. На чём-то они тайно сторговались. Какая-то у них жуткая договорённость. Имей это в виду. Увидишь — я прав. Глэнтон велел привести двух последних вьючных лошадей, что у нас были, перерезал ремни и оставил сумы там, где они упали, а судья забрался на лошадь, и они с Глэнтоном поехали бок о бок и вскоре уже болтали, точно братья. Судья сидел охлюпкой, как индеец, саквояж и винтовку взгромоздил лошади на холку и глазел вокруг, довольный донельзя, словно всё сложилось именно так, как он планировал, и день выдался как нельзя лучше.

Проехали немного, и он предлагает новый курс, румбов этак на девять к востоку. Указал на горную цепь милях в тридцати, и мы потащились к этим горам, и никто даже не спросил зачем. Глэнтон к тому времени уже подробно рассказал ему о переделке, в которую мы угодили, но если судью и волновало то, что мы остались в этой пустыне без боеприпасов и что за нами гонится чуть ли не половина всех апачей, он держал это при себе.

Бывший священник умолк, чтобы зажечь потухшую трубку, вытащил из костра уголёк на манер краснокожих разведчиков, а потом снова пристроил его среди языков пламени, словно у того было своё место.

Ну, и как ты думаешь, что там было в этих горах, куда мы направились? И откуда он знал про это? И как это найти? И как использовать?

Тобин, похоже, задавал эти вопросы самому себе. Он глядел в огонь и потягивал трубку. Действительно — как? Подножия гор мы достигли, когда стало темнеть. Тащились по сухому руслу, пожалуй, до полуночи, и разбили лагерь без дров и воды. Утром апачей уже было видно на равнине к северу милях, наверное, в десяти. Ехали они по четыре-шесть человек в ряд, и было их ох как немало, и двигались они не торопясь.

Часовые сказали, судья всю ночь даже не ложился. За летучими мышами наблюдал. Поднимется по склону горы, сделает запись в блокнотике, потом снова спустится. Настроение у него было просто замечательное. В ту ночь двое наших сбежали, осталось двенадцать, судья тринадцатый. Я за ним, за судьёй-то, слежу очень тщательно. И тогда следил, и сейчас. Иногда кажется, что он сбрендил, иногда — нет. А вот про Глэнтона я всегда знал, что у него не все дома.

Едва забрезжил рассвет, мы двинулись дальше по небольшому лесистому ущелью. На северном склоне, где мы были, среди камней, росли ивы, ольха и вишни, маленькие такие деревца. Судья то и дело останавливался, ботанизировал, значит, а потом нагонял нас. Вот те крест. И листья вкладывал в свою книжонку промеж страниц. Ничего подобного я точно в жизни не видел, а тут ещё дикари всё время внизу как на ладони. Едут себе по равнине. Господи, у меня аж шея заболела, всё глаз было не оторвать, а их там душ сто, как один.

Почва под ногами стала какая-то кремнистая, кругом сплошь заросли можжевельника, а мы всё едем и едем. Следы запутать никто даже не пытается. Весь день так и провели в сёдлах. Дикарей уже не видать, их закрывала гора, они были где-то ниже по склону. Как только наступили сумерки и появились летучие мыши, судья снова изменил наш курс,