Читать книгу - "Спартанец - Валерио Массимо Манфреди"

Они шли и шли, день за днем, и, наконец, в самом конце шагали Бессмертные, охрана Ксеркса. Их было десять тысяч человек, одетых в длинные туники с бахромой, на руках — золотые и серебряные браслеты, за спиной длинные стрелы в колчанах. Это были сливки персидской армии: все очень высокие, доблестные и непоколебимо верные своему владыке.

Великий царь со своего трона из эбенового дерева наблюдал, как они проходят мимо; даже он сам едва ли понимал, сколько народностей живет в пределах его обширной империи. На европейском побережье вдоль берега собралась толпа пастухов и крестьян, живших в деревнях этой местности, чтобы наблюдать за шествием недоверчивыми глазами.

Между тем, из портов Ионии и Финикии прибывали разнообразные эскадры, которые должны были войти в состав флота для поддержки наступления и снабжения армии припасами в течение всего ее долгого марша по земле. Население побережья видело, как суда Тира, Сидона, Библоса, Арада, Иоппы, Аскалона проходили перед ними, как суда с длинными рострами Галикарнаса, Книда, Смирны, Самоса, Хиоса, Кипра и Фокеи величественно проплывали на распущенных парусах; знамена и штандарты флотоводцев развевались на стоянках судов.

Первые известия о пересечении пролива быстро достигли ставки главного командования царя Леонида и царя Леотихида. Они сразу же привели армию Пелопоннеса в состояние боевой готовности и стали группировать войска около Коринфского перешейка. Тем временем из портов Пейра, Эгины и самого Коринфа прибыли военные суда, которые должны были загородить проход для флота персидского царя.

С палубы флагманского судна Фемистокл созерцал недавно сформированную превосходную эскадру, когда она поднимала якоря среди общего шума, гвалта и отдаваемых команд. Барабанная дробь задавала темп сотням матросов на нижней палубе, сидящим на длинных веслах. Одна за другой великолепные триеры, жемчужина афинского морского искусства, покидали порт. Они отличались низкой осадкой в воде, — длинные и гладкие, чтобы полностью использовать силу ветра и гребли; выступающие острые тараны были прикручены болтами к главному бимсу киля, чтобы разрушить любой фальшборт, не повреждая свое судно.

Инженеры спроектировали и построили грозные машины, которые не так-то легко разрушить или уничтожить. Отряды были хорошо подготовлены тренировками на самых смелых и опасных учебных маневрах, проводившихся еще с самого лета; гребцы стерли себе ладони и надорвали спины от усталости, но сейчас тысячи рук двигались абсолютно слаженно, послушные командам старшин.

В Спарте эфоры и старейшины встретились с двумя царями для обсуждения плана действий. Все пришли к единодушному решению, что нельзя рисковать армией спартиатов за пределами Пелопоннеса. Единственная уступка, на которую они готовы были пойти, сводилась к тому, чтобы послать всего одно подразделение пелопоннесцев в Фермопилы: царю Леониду дозволялось взять с собой только триста спартиатов. Как он ни старался, убеждая их, владыке не позволили увеличить личный состав ни на единого человека. Даже царь Леотихид, близкий эфорам и старейшинам, теперь не поддерживал его.

И тогда Леонид лично отобрал триста спартиатов, которые пойдут с ним в Фермопилы. Среди них были почти все члены двенадцатой сисситии третьего батальона: Агиас, Бритос, Клеандрид, Кресил и другие молодые воины, воспринимающие призыв с энтузиазмом, жаждущие непосредственно встретиться с врагом и противостоять ему. В их сознании не промелькнула даже мимолетная мысль о возможности уцелеть в этой страшной борьбе с врагом, с армией Великого царя, размеры которой даже трудно вообразить.

Царь Леонид также желал, чтобы и Аристарх, отец Бритоса, был с ними. Его доблесть как воина, его опыт и мудрость могли оказаться бесценны. Таким образом, отец и сын находились в личном составе одного и того же подразделения, отправляющегося на север.

Горные жители получили новость о надвигающемся призыве в армию и, наконец, поняли, что это не только слухи. Война уже началась, им тоже следует готовиться к расставанию. Однажды утром на большую поляну прибыл глашатай и объявил, что все годные илоты должны быть зачислены на военную службу. И таким образом, даже Талос должен был попрощаться с матерью и присоединиться к остальным, там, на поляне.

После прибытия в город, спартанские воины должны были отбирать их одного за другим к себе на службу, в качестве обслуживающего персонала и носильщиков. Талос был уверен, что его никто не выберет, изуродованная нога заставит всех проходить мимо него; никто не захочет, чтобы хромой илот был рядом с ним.

Илотов привели на большую площадь рядом с Домом Бронзы, построили в три шеренги. Спартанские воины, стоящие в шеренгах напротив, выходили по очереди, в порядке старшинства, чтобы выбрать слуг и носильщиков. Наконец подошла очередь и самого юного воина. Талос ошеломленно смотрел, как из шеренги вышел Бритос. Он прошел через площадь, пошел вдоль рядов и, дойдя до Талоса, остановился прямо перед ним. Бритос узнал его и смотрел на него с издевкой, от которой кровь застыла в жилах Талоса. Юный спартанец повернулся к офицеру-вербовщику и сказал:

— Я хочу этого.

— Но, Бритос, — сказал офицер, подходя к нему ближе. — Ты действительно в этом уверен? Не видишь, что он хромой? Оставь его, он может быть носильщиком. Твой личный слуга должен быть сильным и быстрым.

— Не беспокойся, — ответил Бритос. — Этот достаточно силен, поверь мне.

* * *

Итак, Талос снова попал в водоворот событий, прожив многие годы в мире и спокойствии, если не сказать счастливо.

Пока он направлялся к лагерю, разбитому около города, со щемящей тоской в сердце он думал об Антинее; прошли годы с тех пор, как он видел ее, возможно, теперь он не увидит ее больше никогда. Думал он также о матери, которая все еще надеялась, что он вернется домой, к горе Тайгет.

Он думал о своем дедушке Критолаосе в могиле, покрытой дубовыми листьями на краю леса, о бедном Криосе — все они ушли, все было кончено. Вырванный из дома, в отрыве от своего народа, лишившись даже матери, он окажется теперь совершенно один, и, на самом деле, будет зависеть от милости своего злейшего врага. Он попробовал собраться с духом и не чувствовать себя побежденным. Самым важным было сохранить жизнь, уцелеть. Безусловно, молодого хозяина это тоже должно сильно беспокоить, если все, что он слышал, — правда.

И, наконец, настало время отправления. До сих пор ничего особенного не происходило. Он видел Бритоса только несколько раз: когда он уходил в сисситию для получения снаряжения и когда приходил в лагерь, чтобы распорядиться относительно перемещений. Талос занимался прикреплением новых кожаных ремней к внутренней части щита хозяина. Вошел Бритос, снял кирасу, положил ее в угол, затем сел на низкую скамейку.

— Все готово? — спросил он, не глядя на Талоса.

— Да, господин, все готово. Я заменил эти кожаные ремни, потому что старые износились. Оружие следует носить близко к руке.

Бритос посмотрел на него вопросительным взглядом.

— Тебе известно слишком много для пастуха, который никогда не спускался с гор.