Читать книгу - "Две королевы - Александр Дюма"

Наконец, торжественный день въезда в столицу настал! В Буэн-Ретиро с рассвета царило оживление, на всех, начиная с короля и кончая последним поваренком, были возложены определенные обязанности, и каждому пришлось позаботиться об их выполнении. Король и королева обычно проводили в постели часов двенадцать, но в это утро они велели разбудить их пораньше и долго занимались туалетом.

— Я хочу, чтобы мой народ увидел меня красивой, — говорила королева, — понравиться ему и быть им любимой — мое самое горячее желание!

— Вам придется многое сделать для этого, ваше величество, — ответила г-жа де Терранова, — испанцы не жалуют французов.

— Так надо было оставить меня во Франции, я была бы вполне довольна!

Королеву постоянно осыпали подобными «любезностями». Если не считать короля, герцога де Асторга и карлика, она, хотя повсюду и сталкивалась с уважительным к себе отношением, при этом ловила обращенные на нее враждебные взгляды. Ей кланялись до земли, но, казалось, готовы были укусить ее. Королева примирилась с этим и в обществе тех, кто ее любил, даже смеялась над своими недоброжелателями, добавляя с решительным видом, что заставит этих гордых испанцев изменить свое мнение о ней.

Когда Мария Луиза была готова, за ней явилась торжественная процессия. Во дворе замка ее ожидал королевский кортеж. На ее величестве был неописуемо роскошный наряд: бесчисленные бриллианты, драгоценные камни, жемчуга и расшитые золотом кружева; в лучах солнца платье сверкало так, что больно было смотреть на него. На голове королевы красовалась испанская шляпа,

украшенная перьями, а под ней, точнее вокруг нее, — диадема, усыпанная бриллиантами.

Мария Луиза села на белого иноходца, покрытого праздничным убранством, который почти не уступал в роскоши наряду королевы. Четыре придворные дамы держали над ее головой бархатный балдахин, подбитый золотым сукном и расшитый жемчугом. Впереди шагали двенадцать грандов, облаченных в великолепнейшие одежды, а по бокам ехали герцогиня де Терранова и герцог де Асторга, прекрасный, как Деифоб, сверкающий драгоценностями; он правил великолепным испанским жеребцом, удерживая его, казалось, на ниточке, хотя уздечка и попона животного были покрыты белой пеной.

Позади королевы и грандов шла большая процессия придворных в великолепных парадных одеждах, правда плохо подогнанных по фигуре, как предписывала мода этой страны, где много богатства, но полностью отсутствует элегантность. Невозможно было не восхищаться грацией и величием королевы; она приветствовала народ, стоявший по обеим сторонам дороги, улыбалась, обнажая жемчужные зубы и бросая взгляды прекрасных глаз на радушную толпу; она, очевидно, надеялась завоевать любовь своих подданных, и ей это удалось в первый же день.

Со всех сторон слышалось:

— В конце концов, в ее жилах течет испанская кровь: ее бабка, королева Анна, была дочерью и сестрой наших королей.

Испанцы предпочли придерживаться таких взглядов и оставались верны им в течение всей жизни их повелительницы: ее очарование они приписали испанской крови и королеве Анне, которая и в самом деле была испанкой.

Наконец, Мария Луиза прибыла во дворец; целование ее руки длилось более четырех часов.

После такого трудного дня это было чересчур.

В этот вечер королеву потянуло в постель и она быстро уснула, а когда проснулась, все сновидения сразу улетучились.

Ее покои в мадридском дворце были восхитительно-красивы. Помимо великолепной мебели, здесь висел гобелен, слава о котором докатилась и до нас. Когда король Филипп V вступил на трон, он послал кусок этого гобелена госпоже герцогине Бургундской и из него сделали ширму, на которую все приходили смотреть. Эта ширма до сих пор находится в кабинете королевы.

Поле гобелена усыпано мелким жемчугом, на нем изображены не люди, а букеты цветов. Они вышиты и отделаны золотом, но не слишком густо, лишь насколько это нужно; золото перемежается с кораллами и бесчисленным множеством других морских диковин, которые привязаны к основе нитями драгоценных камней; ничего более необычного и более красивого даже представить себе невозможно. Другие помещения дворца не могли удивить ничем подобным.

На следующий день после торжественного въезда в столицу там можно было увидеть необычную кавалькаду. Король и гранды выезжали на ристалище по двое, с факелами в руках. Король выступал в паре с главным конюшим; всадники были облачены в необычные костюмы своеобразного покроя, и один другого роскошнее; Мария Луиза и королева-мать наблюдали за кавалькадой с балкона. Всеобщий смех вызвали замыкающие шествие карлики, ехавшие на двух огромных клячах, которые вполне подошли бы Дон Кихоту. Тем не менее Нада выглядел довольно сносно, тогда как Ромул напоминал обезьяну, взгромоздившуюся на верблюда.

Взгляды присутствующих были прикованы к герцогу де Асторга. Своей ослепительной красотой он затмевал всех остальных всадников. Королева смотрела на него, почти не отрываясь, из-под прикрытых длинных ресниц. Она не произнесла ни слова, ибо уже научилась остерегаться тех, кто ее окружал; королева-мать и главная камеристка следили за каждым ее жестом. Перед тем как вернуться в свои покои, она обернулась и похолодела, увидев перед собой двух монахов-доминиканцев в длинных белых рясах с черной накидкой, подчеркивающих бледность их лиц.

Оба они отступили, давая дорогу королеве, и поклонились ей. Один из них был духовник короля, другой — ее собственный духовник, назначенный после того, как был изгнан монах-театинец, оказавшийся, как утверждали, слишком снисходительным к молодой королеве. Новый духовник подошел к Марии Луизе и сказал ей довольно жестким тоном:

— Не соблаговолит ли ваше величество принять меня завтра утром в своей молельне?

— Завтра состоится праздник, отец мой.

— До начала праздника, ваше величество.