Читать книгу - "Король франков - Владимир Москалев"

Вдова императора Оттона и регентша Великой Римской империи, сидя на диване в своем дворце, размышляла о том, почему нет вестей из Франции. Кажется, король Гуго должен был бы написать ей о состоянии дел. Каролинги ее уже не интересовали; не беспокоила и судьба золовки, дочери Адельгейды. Тому причиной натянутые отношения между невесткой и свекровью. Началось это давно, когда каждая стала бороться за право опеки над малолетним Оттоном. Сейчас ему уже шесть, и борьба продолжается. Феофано недоумевала: она мать, а мальчик льнет к бабке. Понятно, та добрее. Но он должен расти властелином, а не тряпкой, в нем надлежит воспитывать властолюбие, подбрасывая время от времени назидательные примеры жестокости. Но бабка не позволяет, играя с ним, балуя его, все ему прощая. Но может быть, так и надо, и она, мать, не права? Ведь ее супруг был хорошим государем, а воспитывала его свекровь…

Феофано глубоко вздохнула. Пора бы уж найти общий язык с «матерью королевств». Предпринять самой первые шаги к этому ей не позволяла гордость, а ждать того же от Адельгейды она была не вправе. Годами стало отсчитываться такое ожидание.

У нее были подруги, и немало, среди них и принцессы, поэтому она не чувствовала себя одинокой в жизни. Но когда речь шла о государственных делах, она, бывало, терялась в выборе решения и остро чувствовала в такие моменты, как недостает ей мудрого советника. С этой ролью всегда прекрасно справлялась свекровь, она помнит это, знает, что та умна и дальновидна. Но теперь… Лишь изредка появлялась Адельгейда, не дожидаясь приглашения, и, давая порою дельный совет, немедленно же уходила, оставляя невестку в растерянности и злобе на саму себя. Вот ведь дура, думала Феофано, ну почему не удержала? Что я всё сама да сама? Не натворить бы бед, а ведь свекровь такая умная…

И Феофано решила побороть-таки в себе гордость, величие императрицы. Она, кому сам папа не смел прекословить, защитница Церкви, глава Христианства; она, чья власть покоится на крепком материальном и политическом фундаменте; она, стоящая во главе всей германской системы, управляющей миром, – она решила при первом же удобном случае улыбнуться свекрови. Долой императорское величие! Вражде пора было прекратиться. Их сердца должны оттаять, и ее – первым!

Вопрос в том, с чего начать? Где искать повод к сближению? Оно не отсутствовало меж ними совсем, разумеется, и никто не смог бы утверждать, что невестка со свекровью не разговаривают вовсе, однако это было не то, к чему стремилась Феофано. Ей хотелось понимания и тепла. Любви, наконец, если это возможно между ними. Это было трудно. Но она не боялась трудностей, привыкшая к ним с детства. Она поставила перед собой цель и теперь размышляла, как найти посредника. Ибо только так представляла себе дружбу со свекровью, к которой сама давно уже не испытывала неприязни.

Она стала перебирать в уме возможные варианты, прикидывая, кто из придворных или родственников смог бы посодействовать в этом, как вдруг ей доложили, что пришло письмо из Франции от парижского епископа Альберика.

– Ну, наконец-то! – сразу оживилась Феофано. – Но почему от епископа? Вы не ошиблись?

– Нет, Светлейшая, ошибки быть не может.

– Позовите сюда императора, он должен присутствовать при этом.

Привели маленького Оттона. Выслушав мать, он решительно заявил:

– Пусть приведут бабу Адель, я так хочу.

Придворные, поглядев на Феофано и увидев ее кивок, помчались за свекровью.

Высокая, царственная, все еще не стареющая Адельгейда Бургундская, войдя, первым делом поглядела на внука:

– Случилось что-нибудь, Оттон?

– Говорят, пришло письмо из Франции. Я подумал, вам будет интересно.

Свекровь медленно перевела взгляд на невестку. Любопытно, что скажет на это императрица, ведь присутствие бабки Оттона сейчас вовсе не обязательно.

– Хотите, почитаем вместе? – одарила ее теплым взглядом Феофано и… улыбнулась. Причем вполне натурально.

Адельгейда была удивлена, но ничем не выказала этого и на улыбку не ответила. Как знать, не кроется ли за этим сарказм.

– Но нет, пусть прочтет кто-нибудь другой, а мы послушаем. – Феофано окинула взглядом зал. – Канцлер, вы! – и протянула ему письмо. Потом свекрови: – Садитесь ближе, матушка, мы не на официальном приеме, а этот пергамент, думается мне, содержит в себе немало любопытного. С чего бы иначе епископу вздумалось взяться за перо?

Диван был длинным, свекрови вполне хватило места. Усевшись, она с улыбкой стала глядеть на юного императора, с любопытством воззрившегося на канцлера.

Епископ вкратце описывал положение дел в столице с точки зрения духовного пастыря, упомянул о благосостоянии приходов и благочестии прихожан. Добрая треть послания отводилась этому. Наконец, он разразился потоком возмущения по поводу некоего негодяя, посмевшего унизить и оскорбить его викария. Дальше епископ, назвав имя наглеца, подробно описал, что происходило в монастыре Нотр-Дам де Шан, не забыв упомянуть, что об этом доложила ему вовсе не аббатиса, коей в первую очередь надлежало бы это сделать, а одна из монахинь, видевшая все собственными глазами. В конце письма епископ выражал надежду, что светлейшая императрица укажет королю на недопустимость подобных действий его подданных и велит ему сурово наказать обидчика и богохульника, которого государь держит при себе. Он потому и пишет это письмо, что король никак не отреагировал на его, епископа, жалобу, что вызывает тревогу за духовное воспитание не только короля, но и некоторых лиц из его придворного окружения.

Этим заканчивалось это довольно длинное послание. Все уставились на императрицу, ожидая ее решения. Как скажет, так и будет, ибо императору, а в его лице регентше, повиновались все, даже Гуго, не говоря уже об Адальбероне. И Феофано, импульсивная от природы, стукнув ладонью по подлокотнику, объявила:

– Перо и бумагу мне! Немедленно напишу королю франков, пусть казнит подлеца! Что же это такое в самом деле творится у него в королевстве? Этак каждый, кому ни вздумается, начнет вламываться в монастыри и хозяйничать там!

И гневным взором окинула зал. Возразить никто не посмел. Да и никого, если вдуматься, это не касалось. Последней, на кого упал взгляд, была свекровь. Здесь взгляд задержался. Лицо выразило недоумение, грозящее перейти в недовольство. Но, вспомнив о вражде, которой она сама же вознамерилась положить конец, Феофано, придав голосу мягкость, спросила:

– По-видимому, вы имеете другое мнение на этот счет, матушка? Выскажите нам его, ваши советы бывают порою весьма мудрыми.